Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так ждала султанша супруга и дорогого сына. Она тоже не видала его с детства, но благодетельные сны так часто являли ей его образ, что она узнала бы его из тысячи. Все ближе и ближе раздавался шум приближающегося шествия, звуки труб и барабанов мешались с восторженными криками толпы, топот коней загремел во дворе, все яснее и яснее слышались шаги, наконец, двери зала широко распахнулись и, сквозь ряды упавших ниц слуг, быстро прошел султан, ведя за руку давно ожидаемого сына, наследника престола.
— «Вот тот, о ком ты так долго тосковала», — сказал он, подводя сына к супруге.
Султанша с волнением взглянула на мнимого принца. «Нет, нет, это не мой сын!» — вскричала она. — «Это не те черты, что пророк показывал мне во сне!»
Султан только что начал доказывать ей всю неосновательность ее предрассудков, как дверь залы с шумом разлетелась и туда ворвался принц Омар, преследуемый сторожами. Он бросился, задыхаясь, к подкожно трона: «Вот здесь умру я, пусть велит казнить меня жестокий отец, я больше не стану выносить этого срама!» Все всполошились, все столпились вокруг несчастного и подоспевшие сторожа хотели уже снова связать его, как вдруг султанша, в немом удивлении следившая за сценою, вскочила с своего места. «Прочь!» — закричала она. — «Вот этот и никто другой настояний принц! Глаза мои никогда не видели его, но сердце всегда его знало!»
Стража невольно отступила. Султан, вне себя от гнева, крикнул немедленно связать безумного. «Я один имею право приказывать», — властно прозвучал его голос. — «Тут судить приходится не по бабьим снам, а на основании верных признаков. Вот (он указал на Лабакана) мой сын; он принес мне условный знак друга моего, Эльфи, его кинжал».
— «Он украл его», — кричал Омар, — «он вероломно злоупотребил моим доверием!» Но султан был глух к мольбам сына; он слишком привык во всем руководиться собственным приговором; несчастного Омара силою поволокли из зала. Султан же удалился с Лабаканом в собственные покои, негодуя на султаншу, свою супругу, с которою до того прожил двадцать пять лет в полном мире и согласии.
Султанша была сильно расстроена всем случившимся; она ни минуты не сомневалась в том, что именно Омар был ее сыном; вещие сны не даром столько раз указывали на него. Каким путем мог обманщик так быстро овладеть сердцем султана, оставалось для нее тайною.
Когда она немного успокоилась, она стала выискивать средство убедить супруга в роковой ошибка. Дело было нелегкое. Мнимый принц представил султану кинжал друга, условленный знак, и, как ей доложили, так много знал от него самого о прежней жизни Омара, что превосходно играл свою роль.
Она потребовала к себе тех, кто сопровождал султана к колонне Эль-Серуджа, подробно расспросила их, а затем созвала на совет самых преданных невольниц. Много было предложено и отвергнуто средств, наконец, одна старая черкешенка сказала: «Насколько я поняла, всемилостивейшая повелительница, тот, кто подал кинжал, назвал того, кого ты считаешь своим сыном, Лабаканом, сумасшедшим портным из Александрии?»
— Вот именно, но что из этого?
— «А что, если обманщик дал принцу свое собственное имя? и, если так, нетрудно уличить преступника. Позвольте тайно сообщить вам средство».
Невольница что-то долго шептала на ухо своей повелительнице, а, немедленно затем, султанша собралась и велела доложить о себе султану.
Султанша была очень умная женщина и прекрасно знала слабые стороны супруга, причем умела пользоваться ими. Она сделала вид, что уступает ему и готова признать сына, но только просит небольшой милости. Султан уже раскаивался в вспышке против любимой супруги и готов был на все, чтоб доставить ей удовольствие. «Мне бы хотелось испытать искусство и того и другого», — мягко заговорила султанша. — «Другая заставила бы их скакать верхом, фехтовать, метать копья, но ведь это всякий сумеет. Нет, мне хочется такое задать, чтоб они немного головы себе поломали. Пусть каждый из них сошьет мне по халату и по паре шаровар: мы тогда увидим, у кого лучше выйдет!»
Султан захохотал: «Вот так умно придумала. Чтоб мой сын соперничал с твоим сумасшедшим портным в шитье кафтанов? Ну, уж этому не бывать».
Султанша напомнила, что он заранее обещал исполнить ее просьбу. Султан никогда не изменял раз данного слова и потому, скрипя сердце, согласился, но поклялся, что как бы хорошо ни сшил кафтана сумасшедший портной, он никогда не признает его своим сыном.
Султан сам пошел к мнимому принцу и просил его снизойти к капризу матери, которой непременно хочется иметь кафтан, сшитый его рукою. У Лабакана сердце прыгало от радости: уж коли за этим дело стало, подумал он, порадую я строптивую султаншу.
Отвели две комнаты; одну для принца, другую для портного; дали им каждому по достаточному куску шелковой материи, ножницы, ниток, иголки и предоставили им наедине изощряться в искусстве.
Султан с любопытством ждал, какой кафтан смастерить его сын, а у султанши тоже неспокойно билось сердце: а вдруг ее хитрость не удастся.
Обоим дали два дня на работу; на третий день султан призвал супругу и послал за обоими соперниками и их изделиями.
Лабакан с торжеством взглянул на султаншу и развернул перед пораженным султаном великолепно сшитый кафтан! «Посмотри, отец», — сказал он, — «посмотри, глубокоуважаемая матушка, разве это не произведете искусства? Да бьюсь об заклад с любым придворным портным, что он лучше не сделает».
Султанша улыбнулась и обратилась к Омару: «А ты что сработал, сын мой?» Тот с досадою бросил на пол материю и ножницы. «Меня учили владеть мечом и управлять конем; я за шестьдесят шагов попаду в цель копьем, ну, а игла не по моим рукам. Да это было бы и недостойно воспитанника Эльфи Бея, повелителя Каира».
— «Истинный сын господина моего!» — воскликнула султанша. — «Ах, когда же дозволят