Когда она немного повернула голову, он увиделу нее на лбу глубокий шрам. Белый, у самых корней волос. Он сразу вспомнилдевочку, которой попал в голову его камень!

Горм почувствовал, что покраснел еще больше.Ладони взмокли. Он несколько раз глотнул воздух. Это помогло. Он снова мог думать.

— Я должна обойти всех с кружкой дляпожертвований, — сказала девочка, словно он просил у нее объяснений. Словнослучай с камнем произошел только вчера.

Она скрылась за дверью. Этой двери он раньшене заметил. Коричневая и темно-зеленая краска вокруг беспомощно повисшей ручкибыла вытерта. В ручке не хватало каких-то винтиков. Наверное, она уже давно таквисела.

Горм и не знал, что часто думал об этойдевочке. Теперь, когда она была уже за дверью, он мог признаться себе, чтодумал.

Девочка изменилась. Она была уже не ребенком.Впервые до Горма по-настоящему дошло, что люди меняются. И он сам тоже.Конечно, он всегда знал это. Но не помнил, чтобы когда-нибудь об этомзадумывался. До сих пор не задумывался. Интересно, а она узнала его?

Она не похожа на знакомых ему девочек.Какая-то более явная что ли. И не только потому, что как будто принадлежит емупосле того, как его камень угодил ей в голову. Тут что-то другое. Он понял этосразу, как только она сказала: «Ничего страшного», когда он толкнул ее. Ведьона могла и не говорить этого. Могла вообще промолчать.

За то время что он стоял тут и смотрел надверную ручку, он понял, что это необыкновенная девочка. Горма бросило в жар.Хорошо хоть, что она где-то за дверью. Если бы она стояла здесь, устремив на негосвои черные глаза, у него в голове не осталось бы ни одной мысли. Ни у кого изего знакомых нет таких глаз.

Не будь это глупо, он бы сказал ей об этом. Отом, что у нее красивые глаза. Нет, не красивые. Красивым может быть все чтоугодно. Даже пуговки на блузке. Он бы употребил слово «удивительные». Горм немог припомнить, что когда-нибудь раньше употреблял это слово. «У тебяудивительные глаза», — сказал бы он ей.

Интересно, как бы она к этому отнеслась?Нравится ли девочкам, когда им говорят, что у них удивительные глаза? Он стоялвозле двери и ждал. Не перед дверью, где она невольно сразу заметила бы его, ачуть левее, чтобы она сама могла решить, хочется ли ей с ним разговаривать.

Наконец она вышла с двумя другими девочками. Увсех трех в руках были кружки для пожертвований. Она глянула на Горма икивнула. Открыто, не таясь. В этом не было никакого сомнения. Он кивнул ей вответ. То, как она повернулась к нему, окончательно убедило его. Это в неепопал рикошетом его камень.

Она пошла между рядами со своей кружкой. К нейсразу потянулись руки. Каждый раз, говоря «спасибо», она наклоняла голову.Голова над кружевным воротничком выглядела беззащитной. И невеселой.Необъяснимо для него самого, мысли Горма вдруг изменились. Теперь он уже иначедумал не только о старомодных косах и платье, но и о более важных вещах. О том,что делает людей особенными.

Может, она религиозна? Наверное, так, иначе несобирала бы пожертвований в таком месте. Но и это было уже неважно, даже это.

Долго шла возня с пожертвованиями. Потом всезапели: «Укажи мне путь, Спаситель, мне примером добрым будь».

Наконец девочка, сделав круг, снова оказаласьрядом с Гормом. Он мог бы тронуть ее за плечо, спросить, как ее зовут. Но,разумеется, он этого не сделал. Только пошарил в карманах, чтобы найтинесколько монет для ее кружки. Нашлось всего десять эре.

В эту минуту к ней подошла другая сборщицапожертвований.

— Тебя зовет отец, он хочет поговорить стобой. Девочка повернулась к Горму.

— Сейчас приду, — сказала она другой девочке,но смотрела на Горма.

Ему удалось опустить десять эре в ее кружку ине покраснеть при этом, однако сказать, что у нее удивительные глаза, он нерешился. Теперь, когда она стояла перед ним, это было бы глупо.

— Тебе вернули велосипед?

— Какой велосипед?

— Разве то был не твой велосипед?

— Ах да, конечно. Его поставили у калитки. Этоты его поставила?

— Нет, тот мальчик сказал, что они вернут тебевелосипед. Они знали, где ты живешь.

Он кивнул. Подружка потянула ее за руку инапомнила, что отец ждет.

— Скажи, что я сейчас приду, — повторила она иотодвинула подружку в сторону.

Не двигаясь с места, она смотрела на Горма. Онпонял, что она задержалась из-за него. Что она ждет, чтобы он что-нибудь сказалей. Он весь покрылся испариной. И тем не менее, ему хотелось, чтобы это длилосьподольше. Он облизнул губы, старясь придумать, что сказать. Неважно что.Девочки часто смеялись, когда мальчики говорили им что-нибудь смешное. Ему такхотелось услышать ее смех.

— Неужели тебя, правда, зовут Принц? Они тебятак звали.

Горма словно обдали кипятком. Почему она этосказала? Он и представить себе не мог, что она способна сказать что-нибудь втаком роде. Думал, что она говорит только правильные вещи. Но девочка быласерьезна, и было не похоже, чтобы она хотела подразнить его. Он окончательнорастерялся.

— Меня зовут Руфь. — Она склонила головунабок.

— А я Горм Гранде, — наконец проговорил он ислегка поклонился. И сразу же понял, как это глупо. Кланяться перед девочкой.

— Ага! — выдохнула она. — Ну, мне пора.Отступив на несколько шагов, она повернулась и пошла к кафедре. Горм медленношел за нею вдоль стены. Люди пели: «Блаженна, блаженна душа, обретшая покой!Ведь никто не знает, что будет завтра».

Руфь! Ее зовут Руфь. Горму показалось, что онвсегда знал это.

Теперь она разговаривала с темноволосымпроповедником и поставила свою кружку на стол рядом с кафедрой. Проповедникчто-то сказал ей. Неужели это ее отец? Каково, интересно, иметь отца, которыйзаставляет людей падать на колени?

Она приподнялась на цыпочки и что-то зашепталапроповеднику на ухо, и Горм увидел ее фигуру. Вблизи он ее не Видел. Тогда быливидны только глаза. Тонкая талия. Стройная спина слегка изогнулась под платьем.Горм подошел поближе. «Нет на земле столь блаженной души, чтобы ее счастьеоставалось неизменным с утра до вечера», — пели собравшиеся.

Неожиданно взгляд Горма упал на мать. Онасловно лежала у себя на коленях, закрыв голову руками. Он совершенно забыл оней. Почему она так согнулась? Ей было бы неприятно, если бы она увидела себясейчас. И отцу тоже. Особенно отцу.

Мать встала, подошла к проповеднику ипоблагодарила его, пожав обеими руками его руку. Широкая белозубая улыбка отцаРуфи как будто проглотила ее. Склонившись над ней, он сказал: «Бог милостив,тебе дарована благодать». Голос был звучный и низкий. Он взял мать заподбородок и поднял ее лицо. Она была страшно бледна, глаза широко открыты.