Йорген, напротив, не понимал, что происходит.Для него отъезд Руфи означал, что он едет вместе с нею или что он будет сидетьна пристани, пока она не вернется. Поспать при этом ему вряд ли удастся, но этоего не пугало.

Руфь думала, что если бы бабушкины деньгидостались Эли и Брит, им не пришлось бы выходить замуж. Но тогда бабушка уже несмогла бы помочь ей. Ее утешала мысль, что, может быть, сестрам больше хотелосьвыйти замуж, чем учиться, но уверенности в этом у нее не было.

Руфь не могла отрицать, что и у нее тоже естьнекая постыдная часть тела, но она не хотела выходить замуж и рожать детей. НаОстрове не было ни одного человека, с кем она могла бы помыслить провести тучасть жизни, которая касалась этой части тела. Никого, кто мог бы понять, какона мечтает о далеком мире. О красках. О постоянно меняющихся картинах.Великолепных картинах, которые сами по себе были целым миром, хотя и висели настенах в роскошных рамах. В больших залах. Таких, каких на Острове не видел никто.Не видела и она.

Иногда в ней просыпались угрызения совести оттого, что она как будто расталкивает всех, стремясь вырваться вперед. Начиная срождения. Первым пострадал Йорген. И теперь, когда бабушкиных денег моглохватить только для одного человека, этим человеком должна была стать Руфь.

Но по-настоящему неразрешимой задачей былЙорген. Он слышал все разговоры и видел приготовления. В августе, когда Руфьскладывала вещи в большой фибровый чемодан, он упаковал свой рюкзак. Взял все,без чего, по его мнению, человек не может обойтись. Ракушки и кусочки дерева,из которых можно вырезать фигурки. И нож.

— Снимем комнату! — говорил Йорген с сияющимиглазами.

В тот день, когда Руфь уезжала, она уговорилаПоуля уехать с Йоргеном на рыбалку. Другого выхода не было.

Мать написала ей, как горевал Йорген, когдавернулся домой и понял, что Руфь его обманула. Он брал рюкзак и ходил с ним поберегу или часами стоял на пристани. Мать писала коротко и без подробностей.Именно поэтому Руфь так отчетливо себе все представляла. Она видела согнувшуюсяспину Йоргена в старой ветровке. Красные от холода уши и руку, смахивающую сноса капли. Черные вьющиеся волосы распрямлялись от ветра и колыхались вокругего головы, как вялый вымпел. И сжатые кулаки. Йорген постоянно сжимал кулаки.

Мать в каждом письме писала немного и оЙоргене. Перед приходом парохода он садился на камень возле пристани и смотрелна море. И как только пароход показывался из-за мыса, он начинал петь какую-тостранную мелодию, время от времени он умолкал и хлопал себя по коленям.

— Руфь! — кричал он, показывая на пароход.

Ее не ждали, но никто не решался сказать емуоб этом. Особенно после того, как однажды кто-то обмолвился, что Руфь неприедет, и Йорген впал в ярость. На губах у него выступила пена, и он зарычална встречающих. Его палками прогнали с пристани. Ведь там были дети. А емумогли прийти в голову мысли о мести.

Мать писала, что люди шепчутся у нее заспиной, когда она выходит из лавки. Они считают, что Йоргену Нессету место вспециальном заведении для таких, как он.

Вначале Руфь не сразу, по получении, открываламатеринские письма. Потом поняла, что, пока она их не откроет, ни о чем другомдумать не сможет. Уж лучше прочитывать их сразу. Она запиралась в своей комнатеи долго, безутешно плакала. После этого ей не хотелось показываться людям наглаза, и она садилась читать.

* * *

Когда Руфь на осенние каникулы приехала домойкопать картошку, Йорген повсюду ходил за ней по пятам и хотел спать с ней водной комнате, хотя после отъезда из дома Брит у него с Руфью были разныекомнаты.

Он чуть не прыгнул в море, чтобы побыстрейдобраться до нее, когда увидел ее на палубе парохода. Как только спустили трап,он побежал к ней, расталкивая спускавшихся на берег людей.

— Тебе не следует уезжать от брата, — сказалРуфи какой-то парень, которого Йорген чуть не сбил с ног.

Она не ответила, обняла Йоргена за плечи иповела домой.

На кухне бабушка ощупала талию и плечи Руфи:

— Ты слишком худая.

— На Материке людям не требуется столько пищи,как здесь, — пошутила Руфь.

— Берегись, а то просто растворишься ввоздухе, — проворчала бабушка и густо намазала домашним маслом кусок белогохлеба.

Руфь привезла с собой большой коричневыйконверт со своими контрольными, за которые ей были выставлены отметки. Бабушкавнимательно изучала их, вытянув трубочкой крепко сжатые губы. Руфь смотрела вокно и пила кофе. Время от времени она поглядывала на бабушку, помрачневшую отприлагаемых усилий.

— По-моему, все хорошо, но пусть еще Аронпосмотрит, — сказала она наконец, хлопнув себя по коленям.

Руфь взяла свои бумаги и сунула обратно вконверт. Ее охватила странная легкость, и захотелось поговорить с бабушкой освоих рисунках. Но бабушка, судя по всему, уже потеряла интерес к делам Руфи.

— Странное дело с Ароном, — сказала бабушка. —Не будь я его матерью, я бы никогда не поверила, что он сын Антона. Если б нечахотка, он мог бы выйти в люди. Я еще до войны поняла, что он предназначен длялучшей доли, чем штамповать карточки в конторе.

Руфь так и не вытащила своих рисунков. Бабушкадержалась с ней иначе, чем раньше. Руфь больше не принадлежала Острову. Онабыла только гостьей, и остальные, а их было много, занимали теперь бабушкугораздо больше. Руфь уже получила свое. Ее квота была записана в бабушкинойзаписной книжке, лежавшей в буфете.

В мире полно людей, которым нужны близкиелюди. Ужасно много. Так что Руфи предстояло всего добиваться самой.

* * *

Учитель рисования в сером халате ходил междупартами, заложив руки за спину. По его виду трудно было сказать, что емунравится преподавать рисование. Мальчики считали, что он предпочел бы бытьучителем по труду. Но он хвалил рисунки Руфи, и потому ей он нравился, несмотряна его мрачность. Она привыкла к тому, что всякая его похвала звучала какупрек.

Однажды он дал ей книгу о значении перспективыи светотени.

— Из тебя ничего не получится, если ты неизучишь эту книгу, — проворчал он.

После занятий она пошла в книжную лавку ипересмотрела там все, что могло бы ей пригодиться. Но ограничилась I см. чтокупила уголь и хорошую бумагу для рисования.

У себя в комнате она поставила на подоконникнесколько предметов и стала их рисовать, пока они были освещены солнцем.Хозяйкина герань немного завяла, и Руфь полила ее. Герань отбрасывала сложнуюузорную тень. Стеклянная собачка из магазина «Все для дома» была проще. Бабушкакогда-то выписала ее по почте и подарила Руфи на Рождество.

Руфь удивилась, как быстро пролетело время.Она рисовала еще долго и после того, как зашло солнце. Словно картина со всемитенями и подробностями запечатлелась у нее в голове.