до шести месяцев в случае выявления заболевания[258]. Отделение добропорядочной, трудолюбивой и бережливой жены от проститутки-мотовки стало главным требованием для конституирования семьи, возникшей в начале XX столетия, поскольку обособление «хорошей» женщины от «плохой» и жены от «шлюхи» стало условием согласия с неоплачиваемым домашним трудом.

Уильям Актон, врач и социальный реформатор, говорит об этом так:

Моя главная задача состояла в рассмотрении воздействия на замужних женщин знакомства… с порочными и расточительными сестрами, бахвалящимися тем, что, по их собственным словам, они живут «по первому разряду», то есть принимают внимание мужчин, свободно выпивают, прохлаждаются в лучших заведениях, одеваются богаче, чем позволяет им положение, имеют кучу денег, не отказывают себе ни в одном удовольствии или развлечении, не будучи скованными никакими домашними обязанностями или детьми. Какова бы ни была развязка этой истории, теперешнее превосходство распутной жизни не могло ускользнуть от внимания сметливого пола[259].

В силу дифференциации домохозяек и фабричных девушек и, главное, домохозяек и проституток было создано новое половое разделение труда, которое отличалось местами, в которых женщины работали, и социальных отношений, определяющих их задачи. Респектабельность стала компенсацией за неоплачиваемый труд и зависимость от мужчин. Вот «сделка», которая во многих отношениях просуществовала до 1960–1970‐х годов, когда новое поколение женщин начало от нее отказываться. Однако и сопротивление новому режиму возникло очень быстро, вместе с усилиями реформаторов. Многие пролетарки сопротивлялись принуждению к домашней работе. Как сообщает Маргарет Хьюитт, в Северной Англии женщины выходили на работу, даже когда им это было не нужно, поскольку у них образовался «прочный вкус к ней»[260], ведь «переполненную людьми фабрику они предпочитали тихому дому, так как ненавидели одинокий домашний труд»[261].

Когда экономическое выживание семьи стало зависеть от рабочих-мужчин, между женщинами и мужчинами обнаружился новый источник конфликта, связанный с применением заработной платы. День получки стал нервным. Жены в тревоге ждали возвращения мужей, часто пытаясь перехватить их до того, как они доберутся до паба и пропьют там всю зарплату, временами посылали за ними сыновей, и часто дело заканчивалось драками[262].

В процессе этой важнейшей трансформации интересы работников и работниц еще больше разошлись. Хотя профсоюзы приветствовали новый домашний режим, который к началу Первой мировой войны распространился по всем промышленным странам, женщины встали на путь, который делал их еще более зависимыми от мужчин и все более изолированными друг от друга, заставляя их работать в замкнутом пространстве дома, без собственных денег и с ненормированным рабочим днем.

Страх рабочей революции, который преследовал капиталистический класс с 1848 года, окрашивая собой все эти перемены, в значительной мере рассеялся. К 1880‐м годам в Англии и в Америке возникла новая, преимущественно состоящая из мужчин, наемная рабочая сила, которая, возможно, и не считала законы капиталистической организации «труда» «естественными законами», что должно было, по Марксу, случиться в ходе капиталистического развития, но была одомашнена в социальном и политическом плане, поскольку у работника, очевидно, появились новые причины чувствовать себя «самим собой» и «у себя»[263].

7. Происхождение и развитие сексуального труда в США и Британии [264]

С самого начала возникновения капиталистического общества сексуальный труд в контексте производства и разделения труда выполнял две фундаментальных функции. С одной стороны, он обеспечивал рождение новых рабочих. С другой, он выступал ключевым аспектом их повседневного воспроизводства, поскольку сексуальная разрядка служила, по крайней мере мужчинам, предохранительным клапаном, позволявшим сбросить накопившееся за рабочий день напряжение, незаменимым еще больше потому, что долгое время секс был одним из немногих доступных им удовольствий. Само понятие «пролетариата» означало рабочий класс, который воспроизводится в изобилии не только потому, что каждый следующий ребенок означал новые рабочие руки и новую зарплату, но и потому, что секс был единственным удовольствием, доступным беднякам.

Несмотря на всю свою важность, сексуальная активность рабочего класса на первой фазе индустриализации не подвергалась сколько-нибудь значительному государственному регулированию. На этой стадии, продлившейся до второй половины XIX века, главной заботой капиталистического класса было количество, а не качество производимой рабочей силы. Тот факт, что английские рабочие, и мужчины и женщины, в среднем умирали в возрасте 35 лет, не имел значения для британских владельцев фабрик, покуда эти годы они тратили на фабрике, от рассвета до заката, с первых лет жизни и до самой смерти, и покуда в изобилии производилась новая рабочая сила, готовая заменить тех, что постоянно выбывали из строя[265]. Ожидалось, что английские рабочие, и мужчины и женщины, будут производить многочисленный пролетариат, а их «моральному поведению» почти не уделялось внимания. Собственно, считалось, что неразборчивость в половых связях является нормой в трущобных общежитиях от Глазго до Нью-Йорка, где рабочие проводили те немногие часы, когда они не находились на заводе или фабрике. Также считалось, что английские и американские работницы будут чередовать фабричную работу с проституцией или как-то объединять их, и вместе с подъемом индустриализации проституция в этих странах тоже резко выросла[266].

И только во второй половине XIX века все начало меняться, когда под давлением борьбы рабочего класса произошла реструктуризация производства, которая потребовала рабочего нового типа и, соответственно, перемен в процессе его воспроизводства. Произошел переход от легкой промышленности к тяжелой, от механической конструкции к паровому двигателю, от производства сукна к производству угля и стали, и именно он создал потребность в менее хлипком, менее склонном к болезням рабочем, больше способном выдерживать интенсивный ритм труда, который потребовался в силу перехода к тяжелой промышленности. И именно в этом контексте капиталистический класс, в целом безразличный к высокому уровню смертности среди промышленных рабочих, создал новую стратегию воспроизводства, с одной стороны, увеличив мужской заработок и отправив пролетарских женщин по домам, а с другой, повысив интенсивность фабричного труда, которым теперь мог заниматься оплачиваемый работник, который сам воспроизводился более качественно.

Таким образом, вместе с внедрением тейлоризма и новой регламентации труда во второй половине XIX века мы обнаруживаем реформу семьи рабочего класса, ориентированную на создание новой домашней роли для женщины, которая должна была стать гарантом производства более квалифицированной рабочей силы. Для этого женщин нужно было привлечь не только к деторождению, пополняющему ряды рабочей силы, но и к тому, чтобы они следили за ежедневным воспроизводством работников, предоставляя им физические, эмоциональные и сексуальные услуги, необходимые для восстановления их трудовой способности.

Как уже говорилось, реорганизация труда, произошедшая в Англии в 1850–1880‐х годах, диктовалась потребностью в более здоровой, дисциплинированной и производительной рабочей силе, а также,