когда им требуется расшифровать движения капитала и возможности его будущего развития. Действительно ли трудовая теория стоимости описывает процесс накопления капитала и можем ли мы объяснить современную политическую экономику падением нормы прибыли – сегодня эти вопросы так же важны, как и к концу жизни Маркса, и даже сегодня вряд ли можно представить такое обсуждение общественно-политических отношений, которое бы не опиралось на такие понятия, как коммодификация, отчуждение и эксплуатация. Феминистская теория также была подкреплена Марксовой методологией, которая подчеркивает историческое конструирование социальной реальность, а потому отвергает понятия идентичности, натурализованные и стремящиеся к увековечиванию. Более всего важно, однако, то, что Маркс дал нам инструменты, позволяющие выявлять проникновение капитала в интимнейшие сферы нашей домашней и аффективной жизни. Но также он недооценил значимость разрывов, проведенных капиталом в теле пролетариата, и их следствия для развития революционного рабочего класса.

Особенно важно отметить эти ограничения трудов Маркса сегодня, когда, столкнувшись с будто бы неограниченными деструктивными потенциями капиталистического развития, мы должны спросить, почему неизбежная революция, предсказанная Марксом, не случилась. В попытках ответить на этот вопрос нам может помочь осмысление того, что Марксова концепция капиталистической эксплуатации до недавнего времени игнорировала самый большой сектор труда и работников на Земле, исключая из классовой борьбы множество вопросов, являющихся важнейшими для жизни рабочих и для их отношения к капиталу и государству. Нельзя отрицать то, что женщины, домашний труд, секс и воспитание детей – все это не обсуждается в марксистской и коммунистической теории и организации и что за редкими исключениями рабочий в этой традиции представлялся белым мужчиной. Очевидный пример – то, что социалистические и коммунистические движения долгое время отвергали, если не сказать подвергали остракизму, вопросы, которые имеют огромнейшее значение для пролетарских женщин и мужчин, например контроль рождаемости. Как сообщает Уолли Секкомб, даже в 1910–1920‐х годах социалистические партии выступали против применения контрацептивов и ограничения размера семей, видя в этом мальтузианский заговор с целью «обвинить в бедности самих бедняков». Клара Цеткин, например, изобличала контроль рождаемости, называя его «индивидуалистическим потаканием собственным слабостям» и доказывая, что «пролетарии должны учитывать потребность в максимальном числе бойцов»[222]. В этом контексте следует отметить, что только в 1891 году Социалистическая партия Германии «официально утвердила равные права женщин, но лишь в весьма ограниченном юридическом смысле»[223]. Поколения марксистов видели в домохозяйке, полный рабочий день занятой дома, отсталого субъекта, не способного на организацию. Типично то, что когда в 1945 году Мэри Инман, фабричная работница из Лос-Анджелеса, в своей книге «В защиту женщин» подчеркнула производительность домашнего труда, Коммунистическая партия США запретила ей продолжать преподавание в своей школе для рабочих[224]. Точно так же в 1960–1970‐х годах марксисты оказались не способны признать значимость феминистского движения и, если говорить еще конкретнее, феминистской борьбы против неоплачиваемого домашнего труда как детерминанты определения стоимости рабочей силы.

Сегодня в сравнении с 1970-ми годами многое изменилось, ведь тогда феминисток регулярно обвиняли в том, что они сеют раздор среди рабочего класса. Движение студентов, феминистские и экологические движения, а также кризис наемного труда – все это заставило марксистов выглянуть за пределы заводов, посмотреть на школу, среду и, уже в недавнее время, на «социальное воспроизводство» как ключевые территории воспроизводства рабочей силы и борьбы рабочего класса. Однако, за немногими исключениями, левые марксисты по-прежнему не способны видеть в воспроизводстве человеческой жизни и рабочей силы, в также в построенных на нем гендерных иерархиях ключевые элементы процесса накопления. Посмотрите только на автономистскую марксистскую теорию «нематериального труда», якобы господствующего на актуальной стадии капиталистического производства, и связанный с этой теорией аргумент (развивающий взгляд Маркса из «Фрагмента о машинах» в «Grundrisse»), согласно которому капитализм направлен на устранение живого труда из «производственного процесса»[225], чем, однако, игнорируется тот факт, что репродуктивный труд, особенно в форме ухода за детьми, не сводится к индустриализации и что он является образцовым примером взаимопроникновения эмоциональных и материальных элементов в большинстве форм труда. О том же говорит упорное нежелание многих марксистов критиковать теорию Маркса о том, что революционный процесс определяется глобализацией капиталистического производства, пусть даже сегодня совершенно ясно, что она может развиваться только ценой средств воспроизводства многих народов по всей планете. Действительно, если мы бы должны были согласиться с тезисом Маркса о прогрессивности капитализме, нам пришлось бы отвергнуть некоторые из наиболее сильных форм борьбы, которая ныне идет по всему миру, посчитав ее неэффективной, если не откровенно реакционной. Поскольку это, очевидно, борьба против капиталистического развития, которое, с точки зрения туземных народов, борющихся, к примеру, против уничтожения их земель и культур, отданных под шахты и нефтедобычу, гидроэлектростанции и другие «мегапроекты», ничем не отличается от «насилия»[226].

В заключение можно сказать, что, если «революционное ядро» марксистской теории и можно вытащить из под гор прогрессистских интерпретаций и приложений, под которыми оно было похоронено и к которым Маркс, несомненно, сам приложил руку, мы должны переосмыслить марксизм и капитализм с точки зрения процесса воспроизводства, чем некоторые из нас и занимаются вот уже четыре десятка лет, признав то, что это наиболее выгодное в стратегическом отношении основание и для борьбы против капитализма, и для построения общества без эксплуатации.

6. Конструирование домашнего труда в Англии XIX века и патриархат заработной платы [227]

Домашний труд по сей день многими считается естественным призванием женщин, так что его даже часто называют просто «домашним трудом». На самом же деле этот тип работы – сравнительно недавняя конструкция, появившаяся во второй половине XX века, когда под угрозой восстаний рабочего класса и потребности в более производительной рабочей силе капиталистический класс в Англии и США начал социальную реформу, преобразившую не только фабрику, но и общество, а главное – социальное положение женщин.

Эту реформу с точки зрения ее влияния на женщин можно описать как создание домохозяйки, работающей дома весь день, как сложный комплекс социальной инженерии, которая за несколько лет заставила женщин уйти – и особенно матерей – с заводов и фабрик и повысила заработную плату рабочих-мужчин настолько, чтобы они могли содержать «неработающих» домохозяек, а также учредила формы народного образования, чтобы преподать фабричным женщинам навыки, необходимые для домашнего труда.

Эта реформа продвигалась не только правительствами и работодателями. Рабочие-мужчины тоже требовали убрать женщин с фабрик, утверждая, что их место – дома. Начиная с последних десятилетий XIX века профсоюзы активно агитировали за это, будучи уверенными в том, что устранение конкуренции со стороны женщин и детей укрепит переговорную силу рабочих. Как