тысячник заявил прямо: — Расспроси Иварис. Поведение троллей для нее должно быть понятней поведения людей. Скажу тебе еще кое-что, но хранить это в тайне или нет, решай сам. — Он отошел к маленькому высоко расположенному оконцу, посмотрел сквозь мутное стекло, затем вновь обернулся к Язару. — По нашему подозрению именно Иварис стоит за нападениями троллей.

— Не может быть! — изумился Язар. — Почему?

— А подумай сам, ведь это очевидно. Она настраивает обывателей против царя, она презирает этезианцев. Она пытается изгнать нас из Бризара, вот и пользуется теми средствами, которые находятся в ее распоряжении.

— В таком случае она подвергает опасности горожан и сама же убивает троллей. Это было бы лицемерно.

— Должно быть, Язар, ты вырос в какой-нибудь маленькой деревушке, где люди грубы, но откровенны и еще не научены лгать. — Табрак вновь повернулся к окну и, не оборачиваясь, спросил: — Ты слышишь колокол?

Язар прислушался. В тишине комнаты он легко узнал гулкий колокольный звон. Звук доносился издалека и звучал столь тихо, что иной человек едва ли мог его уловить.

— Нет, — солгал он.

— Он оплакивает павших воинов и жителей Золотаря. Скоро состоятся похороны.

Внезапно входная дверь распахнулась, запоздало лязгнуло дверное кольцо.

В простенке стоял сухощавый хмурый мужчина. В его осанке и голубых глазах угадывался уроженец Бризара, но длинные соломенные волосы больше подходили жителю Вальфруда. Одновременно с тем мужчина был загорелым, словно ходил под куда более жгучим южным солнцем, и столь истощен, будто жил впроголодь или добывал пищу изнурительным трудом. Свое тщедушное тело он завернул в желтую выцветшую робу и подпоясался белым длинным кушаком. За пояс он заткнул Поборник Света — оперенный костяной жезл, из которого, расправив крылья, вырастал золотой ястреб.

— Я не разрешал входить! — рявкнул Табрак.

— Только бог может ограничить меня запретами! — в тон ему грозным голосом отозвался гость.

Они смотрели друг на друга, не шевелясь и не моргая, а возникшее между ними напряжение разносилось колоколом и оглушало. Язару хотелось уйти, но он не решался нарушить неподвижность.

— Тебе пора, — обратился к нему Табрак, первым отведя взгляд.

Тогда же к нему обернулся храмовник. Брови его удивленно поползли вверх, и, уже закрыв дверь, Язар услышал:

— Кто этот прокаженный?

Толус сполз по стене и мирно дремал. Дальше по коридору толпились солдаты, мрачно шептались, но не приближались к двери кабинета тысячника и на двадцать шагов. Язара соблазняла возможность подслушать без сомнений важный разговор, однако он не стал испытывать могущества храмовника на себе и вызывать подозрения солдат.

Глава пятая. Огни Золотаря

Близился закат, и Язар направлялся в беседку, как они и договаривались с Иварис. Он не перестал ей доверять после разговора с Табраком, однако и в речах тысячника не находил изъяна.

Колокол продолжал звонить, выводя на улицы все новых людей. Старики медленно ковыляли, опираясь на палки, дети бежали взапуски с собаками. Со стороны могло показаться, что начинается какой-то праздник. Увлеченный толпой изменил направление и Язар, рассудив, что Иварис не пропустит обряда.

Тела уложили плотно друг другу, но величина возведенного костра все равно впечатляла. Остовом ему служили сундуки, лавочки и двери, а также обломки разрушенного частокола. Горожане без сожаления приносили заготовленные на зиму поленья, ибо хоть и чужими для них оставались этезианцы, а людьми были все одно. Иные собирали в подлеске валежник, однако деревья рубить не решились, — довольно недовольства леса на один день. Проходя круг костра вереницей, люди бросали поверх тел пучки соломы, веточки и горсти сухих листьев.

Когда приготовления были закончены, люди выстроились тремя кольцами. Внешнее самое большое кольцо составляли обыватели. Большинство из них хранили почтительное молчание, некоторые негромко переговаривались, временами поглядывая в сторону ритуального костра. Многие сокрушенно качали головами, но мало кто из них по-настоящему сочувствовал чужакам.

Посередине в полном обмундировании расположились неподвижные солдаты. Их доспехи по-прежнему были перепачканы черной кровью троллей и красной кровью собственной и кровью товарищей. Лица, хотя и умытые, хранили память боя, глаза смотрели холодно, поджатые губы сдерживали ярость и сулили обидчикам скорую месть. В их стройных рядах чужеродным выглядел огромный кособокий брат тысячника. Даже сгорбленный Толус превосходил и самых высоких соотечественников на целый локоть.

Ближе всех к костру стояли немногочисленные храмовники. В их церемониальных одеяниях легко узнавались служители трех богов. Почитатели солнечного Эсмаида носили желтые рясы. Они не были высокомерными, но во всем их облике, в их осанке, движениях и взглядах явственно читалось, что на их стороне правящий Рошгеосом и Яраилом бог. Последователи богини жизни, богини-матери Лиады пришли босыми и в зеленых робах из крапивы. Они единственные среди бризарцев скорбели о погибших солдатам, глаза их были закрыты, а руки скрещены на груди. А вот адепты хранителя порядка Далиера мало походили на привычных Язару священнослужителей. В этом ордене состояли только мужчины, все они носили усы и бороды, но их волосы еще не были убелены сединой. Они облачились в гладко начищенные посеребренные доспехи, а также имели при себе посеребренные мечи и щиты. Белыми были их длинные шелковые плащи, и окруженные шевронами молний сияли на них вышитые серебром щит и меч. Каждого из трех богов представляли не больше десятка последователей, однако воспламененные божественной искрой эти люди и по отдельности могли оказать существенную помощь в сражении. Ложа Эсмаида являлась самым влиятельным магическим образованием Яраила, жрецы Лиады почитались сильнейшими целителями, а воины Далиера первыми среди солдат. И, тем не менее, Язар не мог вспомнить никого из них на поле брани.

Умолк звучный колокол, и на восточном побережье Синего Луча воцарилась тишина. Эсмаид уходил за горизонт, а его длинные пальцы медленно сползали по костру.

Язар стоял мрачнее тучи. Его чувства легко было принять за скорбь. Вновь и вновь он вспоминал слова Табрака, и его подозрения в отношении Иварис только росли. Если именно она привела троллей, то и невмешательство храмовников легко объяснить. Их общая цель — изгнание этезианцев из города, но они не могут выступить открыто против армии и самого царя.

Толпа расступилась, пропуская вперед голову города Улзума.

Насколько Толус был велик по человеческим меркам, настолько же толстым оказался Улзум. Он вышел в просторном парчовом халате, но никакая одежда не могла скрыть его толщины. Опирался он сразу на две палки, и тогда его жирные руки тряслись от создаваемого напряжения. Распухшие ноги заваливались вовнутрь крестом, соприкасаясь коленями, на коленях расплывалось тестом огромное вислое брюхо. Шея Улзума терялась в многочисленных складках под подбородком, и как именно голова крепилась к туловищу, можно