добрые дела. Когда вы помогаете кому-то, вы ощущаете глубокое удовлетворение. Но по пути помощи ближнему в реальной жизни, к сожалению, идут лишь единицы.

– Что вы думаете о будущем человечества?

– Спасти мир невозможно, он обречен. Рано или поздно человечество уничтожит, поглотит само себя. Но, пока мы живы, каждый из нас способен спасти от страданий и лишних тревог хотя бы себя. Ненадолго, конечно. На те краткие годы, что отпущены каждому природой.

Еще некоторое время мы прогуливались с философом, обмениваясь малозначащими комментариями насчет погоды, возможного исхода судебного дела, общей ситуации в Германии. У меня на языке вертелся очевидный вопрос о том, почему философ, проповедующий аскетизм и отказ от желаний, а также женоненавистник ведет себя как отчаянный жизнелюб: гурман, поклонник изысканных вин, даже в зрелом возрасте все еще не пропускающий ни одной хорошенькой девушки. Но этот вопрос я так и не смог ему задать. Мне казалось, что в русле нашей откровенной беседы он был бы грубоватым, нетактичным.

Распрощались мы холодно, но подчеркнуто почтительно и любезно.

Шопенгауэр прожил долгую жизнь, скончавшись в возрасте за семьдесят, мгновенно, от сердечного приступа. До последних дней он был физически бодр и полон сил. Но по-прежнему безвестен, и, судя по всему, психологически он всю жизнь сильно, остро страдал из-за этого.

Широкое признание личности и работ Шопенгауэра наступило вскоре после его смерти. Большими поклонниками его идей в конце XIX века были великий писатель Лев Толстой и философ Фридрих Ницше. В XX веке для широкой публики Шопенгауэр стал одним самых известных, читаемых и цитируемых философов за всю историю (правда, и часто критикуемым).

Сильный, глубокий критический взгляд Шопенгауэра на слабости, пороки, темные стороны человеческой личности оставил большой след в истории философии. Две страшные мировые войны XX века, геноцид, холокост, по мнению многих, убедительно доказывали правоту его неутешительных выводов.

В то же время человечество продолжает поступательно развиваться. Возможно, это доказывает наличие также и другой, не вполне оцененной Шопенгауэром, светлой и созидательной стороны человеческой природы.

Глава 7

Материализм и революция

(Карл Маркс)

Место: Лондон, Великобритания

Время: 1855 год

Столица Британской империи к середине XIX века достигла пика своего всемирного могущества. Население Лондона с пригородами превысило 4 миллиона человек: такого крупного мегаполиса история человечества до тех пор еще не знала. Британия имела обширные колонии во всех частях света, откуда в ее центр ежедневно стекались разнообразные товары и большие денежные доходы. Страна была застроена промышленными заводами, оснащенными самым современным по тем временам оборудованием. Экономическое процветание сопровождалось ростом и политических свобод: несмотря на внешнюю строгость и чопорность стиля викторианской Англии, главенство закона и равенство граждан перед ним соблюдались здесь лучше, чем где-либо. Страны континентальной Европы середины XIX века то и дело сотрясались бунтами и вооруженными выступлениями (обычно неудачными). Бежавшие с родины организаторы и идеологи таких восстаний чаще всего находили себе пристанище в нейтральном Лондоне (Британия оставалась «над схваткой», не поддерживая ни одну из сторон в чужих конфликтах).

Как и подобает столице мира своего времени, жизнь в Лондоне была насыщенна событиями. Всемирная выставка 1851 года, ради которой в Гайд-парке временно возвели огромный «стеклянный» прозрачный павильон (весьма похожий на современные), стала всемирной сенсацией: за одно лето выставку посетили миллионы богатых людей со всей планеты. От лондонских вокзалов теперь ежеминутно отходили грузовые и пассажирские поезда во все уголки Британии. Музеи Лондона хранили и выставляли самые ценные произведения искусства и исторические реликвии со всех континентов. В центре города открылась первая в истории большая, удобная и, главное, бесплатная публичная библиотека, которую ежедневно посещали тысячи людей.

Разумеется, у блеска и невиданного процветания огромного города были и оборотные стороны. Жизнь в Лондоне того времени была дороже, чем любом другом месте Европы. Основную часть населения (за пределами нескольких центральных районов) составляли люди, прозябающие в нищете. Как и в других городах Британии того времени, они трудились на заводах по 12–14 часов в день, всего с одним выходным в неделю, не имея при этом почти никаких прав. Карьера рабочего в среднем начиналась в 12 лет; на тяжелых физических работах бок о бок с мужчинами трудились дети и женщины любого возраста. Люди работали на износ за крохи; немногие доживали до 50 лет. Правда, окрепшие профсоюзы немного улучшали их положение; впервые в истории стала появляться «рабочая аристократия»: образованные инженеры, управленцы, редкие специалисты, получавшие достойные деньги. Но положение все более многочисленного (по мере притока людей из деревень в города) пролетариата оставалось по-прежнему тяжелым и унизительным.

В этот раз я был судебным приставом, которому городскими властями было поручено вручить повестку о взыскании долгов (через продажу имущества) иммигранту без определенных занятий: такие люди в избытке населяли Лондон того времени. По пути к нему я прогулялся по улицам столицы Британии тех лет. Доминантой пейзажа центра Лондона был высокий величественный купол собора Святого Павла, видный отовсюду. В районе Ковент-Гарден днем располагался огромный шумный рынок со специфической и совсем не аристократической публикой. Но вечерами, когда рынок закрывался, сюда, на улицу лучших опер и театров мира того времени, съезжались сияющие драгоценностями и нарядами представители элиты в позолоченных каретах. От Темзы, протекающей через центр города, я старался держаться подальше: городская канализация еще не была построена, и от реки при порывах ветра несло зловонием, на которое, впрочем (как и на резкий запах конского навоза на улицах), прохожие не обращали внимания. На фешенебельной Бонд-стрит уже располагались витрины дорогих магазинов, куда заглядывали богатые аристократки; в Сити вдоль солидных фасадов банков прохаживались элегантные мужчины в костюмах и котелках с тросточками. В противоположность этому, район Сохо (в XX веке он станет магнитом для богемы, модной молодежи; центром искусства) считался крайне неблагополучным, в основном был застроен омерзительными трущобами. Хотя это тоже центр Лондона, но сюда даже днем приличная публика старалась не заглядывать. Здесь находились публичные дома, ночлежки, кабаки и грошовые театры для нижних слоев общества; каждый вечер драки, потасовки, а иногда и убийства были в порядке вещей. Любого прохожего в Сохо немедленно окружали агрессивные нищие дети-попрошайки, многие из которых выглядели ужасно: с лицами, изуродованными оспой, с торчащими рахитичными ребрами, некоторые – безрукие или одноглазые. Мне нужно было пройти в центр Сохо, по Дин-стрит, где находился облезлый многоквартирный дом с дешевыми для Лондона комнатами, которые сдавались в аренду семьям бедных иммигрантов. Напротив, через улицу, располагалась продуктовая лавка, куда я тоже заглянул из любопытства. Продукты, которые там продавались по низким ценам, были испорчены или как минимум просрочены. По протухшим костлявым мясным тушам ползали многочисленные мухи, все это издавало мерзкий