кисловатый запах гнили. Жильцы чуть состоятельнее обычно не покупали еду в таких местах, а заказывали напрямую у знакомых бакалейщиков, часто в долг. Так же, в долг, ими приобретались и лекарства, одежда, услуги врачей. Полная оплата по всем долгам с процентами по закону требовалась не позднее конца года: те, кто не мог ее внести, принуждались властями к распродаже их имущества, а самых злостных должников нередко сажали в тюрьму.

Необычность ситуации состояла в том, что крупную сумму долга требовалось взыскать с семьи хоть и бедной, но с аристократическими корнями. Ее глава, немецкий еврей по имени Карл Маркс, был внуком известного уважаемого раввина из немецкого Трира. Его отец был образованным и успешным адвокатом, но не оставил детям большого наследства. Жена Маркса – красивая, элегантная, блестяще образованная еврейка по имени Женни – происходила и вовсе из высшей элиты: ее брат был нынешним министром внутренних дел Германии, из окружения императора. Впрочем, брат не оказывал семье сестры никакой материальной поддержки, кроме оформления виз для нее и детей для их редких поездок на родину (сам Карл, всем известный смутьян и революционер, дома был бы немедленно арестован). Сейчас главе семейства было около сорока. Последние несколько лет, сразу после переезда из Парижа (куда он первоначально сбежал из Германии и где он стал знаменитостью благодаря ярким статьям в парижских газетах и смелым революционным памфлетам, но откуда в итоге был выдворен властями), оказались самыми тяжелыми в его жизни. В Лондоне его идеи поначалу не вызывали у публики никакого интереса; газеты его не печатали ввиду слабого владения им письменным английским. Добывать хлеб насущный он мог, только работая за гроши на какой-нибудь фабрике. Но подобное он считал неизмеримо ниже своего достоинства. Вероятно, Маркс и вся его семья давно умерли бы от голода, если бы не его лучший парижский друг, тоже немец, философ и революционер по фамилии Энгельс, сын фабриканта, работавший управляющим на заводе своего отца. Энгельс, страстно увлеченный идеями Маркса, каждый месяц присылал ему небольшую, но стабильную сумму, что кое-как поддерживало семью его друга и кумира на плаву. Проблема была и в том, что сам Маркс, в юности привыкший жить широко, к финансам семьи даже в самые тяжелые, трагичные для нее времена относился не слишком бережно. Получив очередной конверт от друга, часто он тратил все деньги за два-три дня на книги, хорошую одежду, культурные развлечения семьи. После чего средства заканчивались, и Марксы еще глубже и беспросветнее погружались в нищету и долги.

Со своей беззаветно преданной ему с юности и до смерти супругой и их несколькими маленькими детьми Маркс ютился в одной не очень просторной комнате. Всего у них родилось шестеро детей: два сына и четыре дочери. Оба сына и одна из дочерей трагически скончались из-за болезней и недостаточного питания. В живых остались три дочери: старшая Женни (названная в честь матери) и Лаура, которым было примерно по десять лет (уже серьезные барышни по тем временам; в будущем обе станут видными участницами рабочего движения); и одна маленькая дочь. Второй сын Марксов, умница и любимец Карла, скончался от туберкулеза совсем недавно, что стало для семьи страшным психологическим ударом. Сам Карл Маркс, несмотря на свой неукротимый нрав и неистощимую энергию, всю жизнь страдал от многочисленных мучительных серьезных хронических болезней. Его супруга, которая героически заботилась о быте семьи в тяжелейших условиях, успевала еще и переписывать все статьи и рукописи мужа красивым почерком (каракули Маркса для всех остальных были неразборчивы), вела переписку с руководством издательств и с кредиторами, ни разу в жизни его ни в чем не упрекнув. Для этого своеобразного, неординарного человека она была сокровищем, поистине бесценным даром судьбы.

Я переступил порог комнаты Марксов в этот холодный ненастный ноябрьский день со сложными чувствами. С одной стороны, я лишь должен был выполнить законное предписание. Вместе с тем было трудно отделаться от мысли, что я вот-вот встречусь с человеком, чьи идеи и работы во многом предопределили течение всей мировой истории в следующем, XX столетии.

Войдя, я вежливо представился. Картина, открывшаяся мне, была вполне типичной для быта небогатых людей того времени. Сбоку от входной двери, почти впритык перед стеной, стоял письменный стол с большими стопками книг и исписанных бумаг. Глава семьи редактировал одну из своих рукописей: я успел заметить, что текст был на немецком, а не на английском. Женни, ростом чуть выше среднего для женщин тех лет, в простом, но элегантном сером ситцевом платье разбирала детские вещи около шкафа в дальнем углу комнаты. Вдоль стены напротив вплотную стояли три детские кровати. Обе старшие дочери в этот момент отсутствовали (вероятно, были в школе или гуляли), младшая спала. В комнате было чисто, ухоженно, но холодно (из-за экономии на отоплении), явственно ощущалась сырость. В воздухе стоял запах бедности: слежавшегося белья, дешевого табака, припрятанных где-то продуктов и человеческого пота. Похожий запах ощущается везде, где пять человек вынуждены ежедневно ютиться в одной общей сырой комнате.

Увидев меня, будущий идеолог мирового рабочего движения гневно сверкнул глазами – был рассержен моим появлением: его первой объяснимой реакцией было желание силой выставить меня за порог. Но он был умным человеком и понимал, что закон на моей стороне. Он совладал с собой и обернулся к жене, которая сделала ему успокаивающий жест. Я внимательнее рассмотрел его. Сидя за столом, Карл Маркс производил внушительное впечатление: огромная роскошная борода (в молодости иссиня-черная, но уже сильно поседевшая); великолепная густая шевелюра; сильный, низкий властный голос; как будто исторгающий молнии яркий блеск черных глаз. Все это придавало сорокалетнему Марксу необычное сходство со львом. В жизни я редко видел людей столь сильных духом и уверенных в себе (несмотря на всю трудность его положения). Но когда ученый встал из-за стола и подошел к супруге, чтобы что-то тихо сказать ей, впечатление изменилось. Он был невысок, с короткими ногами и сутулым телом. По современным понятиям, ему можно было дать лет пятьдесят пять. Во время нашей беседы он то и дело покашливал, вытирая затем лицо белым платком; на его лбу (несмотря на холод) в минуты волнения выступала испарина. Цвет его щек (единственной, кроме глаз, части его лица, видной из-под огромной бороды и длинных волос) был землистым, зубы – темными, неровными. Хотя за своей бородой Маркс ухаживал, от нее все равно веяло слегка неприятным запахом.

Без лишних эмоций мы обсудили суть дела. Долги Марксов с процентами дюжине разных кредиторов в сумме составляли полторы сотни фунтов: безделица для какого-нибудь богатого аристократа, но огромная сумма для них (две годовые зарплаты рабочего).