Шоссе шло вдоль моря, и море иногда пряталось за рядамиаккуратных домиков, а иногда выглядывало голубовато-серым краем. В автобусебыло полно детей. Которые, правда, вели себя потише наших, но на попугаядействовали угнетающе: он сидел в клетке, нахохлившись, затравленно озирался ипомалкивал, а когда вся эта шумная орава высыпала из автобуса на остановке узоопарка, попугай облегченно вздохнул, расправил перья и гордо провозгласил:

— Кр-расота! — чем очень напугал одинокуюэстонскую старушку.

Алка вдруг толкнула Надежду в бок:

— Посмотри-ка туда…

Они сидели спиной к направлению движения, и Алка показывалана шоссе позади автобуса. Ничего особенного Надежда там не заметила.

— Видишь вон ту синюю машину?

— Ну вижу, хорошая машина, «БМВ».

— Ты что, в машинах разбираешься?

— Это меня Саша все время натаскивает, не знаю только,зачем. А что?

— Эта машина с самого центра за нами едет, —безапелляционным тоном заявила Алка.

— Ну вот, теперь у тебя мания преследования.

— Надежда, не спорь, уж если я говорю, значит,знаю, — сказала Алка голосом завуча старших классов. Когда она начиналаговорить таким голосом, спорить с ней действительно было чревато.

Надежда пригляделась повнимательнее и обмерла. В машинеехали двое, один тот самый конкурент номер два, а другой — постарше и видомпопроще.

— Ну вот, — Алка расстроилась, — ты говорила,что одного мы вчера из игры вывели, остается шестеро, а теперь, выходит, что ихсемь. Размножаются они, что ли? Этак мы за ними не успеем.

Наконец доехали: остановка Роккааль-Маре. Пауль повел своихдам к воротам парка и, велев им помалкивать, заговорил по-эстонски с женщиной увхода.

Та вызвала другую даму, видимо, начальницу, та приветливозаулыбалась, поздоровалась с Паулем и его спутницами почему-то по-английски и,дав команду пропустить, что-то подробно объяснила Паулю уже по-эстонски. Отойдяот ворот на безопасное расстояние, Пауль вполголоса разъяснил, что его здесьхорошо знают, а их он представил как музейных работников из Югославии («Русскиху нас, к сожалению, не очень любят, — извиняющимся тоном сказалПауль, — а у музейных работников из других стран английский должен быть…получше»).

— А попугая ты как представил? — поинтересоваласьНадежда. — Или у нас в Югославии всюду принято ходить со своими попугаями?

Пауль уверенно вел их среди старых деревенских домов,мельниц и хозяйственных построек, живописно разбросанных на берегу моря.Подойдя к одному из домов — длинному низкому строению из огромных потемневшихбревен, — он сказал Алке:

— Вот, мадам, это, можно сказать, родной дом вашегомужа. Хотя, кажется, он в нем никогда не бывал.

Алка оживилась, вошла в избу и стала там все буквальнообнюхивать. Попугай заволновался и изрек профессорским тоном:

— Р-р-ренессанс!

В доме под одной крышей размещались и жилые комнаты, ичто-то вроде сарая или амбара. В этой хозяйственной части висели и стоялиразные сельскохозяйственные орудия, некоторые знакомые — всякие грабли, вилы икосы, а некоторые совершенно непонятно для чего предназначенные, видимо, ужедавно вышедшие из обычного деревенского обихода; В этой части дома ничегоособенно интересного не попалось, и Надежда вслед за Алкой перешла в жилыекомнаты.

Войдя в одно из помещений, где, судя по обстановке, раньшежила женщина, Алка вдруг превратилась в соляной столп.

— Ты чего?

— Смотри!

Ничего особенного Надежда не увидела. Маленькая комнатка, кровать,застеленная красивым домотканым одеялом.

Что-то вроде прялки. Низенький столик с керосиновой лампой.Вот на эту лампу Алка и смотрела как зачарованная.

— Ну что ты на эту лампу уставилась?

Алка, не в силах открыть рот, ткнула пальцем. Между краешкомметаллического основания и стеклянного колпака лампы был всунут фантик. Желтыйфантик от конфеты «Каракум» с верблюдом.

Надежда осторожно вытащила фантик из лампы.

— Ну и что? Фантик как фантик.

— Это Петюнчика любимые конфеты, — проговорилаАлка, едва сдерживая слезы, — он их с самого детства любит, еще с детскогосада…

— Ты его что — с детского сада знаешь? — изумиласьНадежда. — Алка, не валяй дурака, вы познакомились, когда тебе былодвадцать восемь лет!

— Ну и что, — ответила Алка обычнымголосом, — он мне рассказывал!

— Ну мало ли кто такие конфеты любит, — протянулаНадежда.

— А он фантики именно так складывает, — опятьвсхлипнула Алка.

— Постой-ка, ты никак реветь собралась. — Но Алкауже ревела.

Тогда Надежда развернула фантик.

— Фабрика имени Крупской, это точно наша, питерская,да, вот и написано — Санкт-Петербург. Значит, точно, что Петюнчик здесь был,тебе знак оставил — как Мальчик-с-Пальчик.

Но Алка была не в состоянии уловить иронию в Надеждиныхсловах, она разревелась всерьез.

— А я не верила… Я еще до сих пор не верила, думала, онменя бросил… Бедный Петю-у-унчик! Его похитили, его, может быть, пыта-али!

— Не сыпь мне соль на р-рану! — очень кстатипропел попугай хриплым басом.

— Алка, прекрати немедленно! Нашла время реветь! Оноставил знак, который могла заметить только ты, — значит, он верил, что тыего будешь искать и найдешь. Он в тебя верил! И ты должна собраться идействительно его найти. И еще одно: раз он оставил нам знак, то, наверное, онеще что-то здесь спрятал. Давай искать как следует.

Алка вытерла слезы и уставилась на Надежду осмысленнымвзглядом. Потом она высморкалась в большой мужской носовой платок, которыйопрометчиво предложил ей Пауль, когда она по обыкновению чихнула в автобусепять раз, и энергично принялась за обыск. Пауль стоял на стреме, вернее,отвлекал эстонскую смотрительницу от странных действий своих спутниц, а Надеждеоставалось только постараться ввести Алкину неуемную энергию в разумное русло.

Они перетрясли аккуратную постель, чуть ли не по винтикуразобрали прялку (правда, как раз винтиков в ней совершенно не было, она всябыла составлена из разных деревянных штучек, и собрать ее снова Надежде помогтолько многолетний инженерный опыт). Затем они перебрали все вышитые салфеточкии полотенца, расстеленные где только можно. Ничего интересного не попадалось.Вернее, очень многие вышивки вызвали у Надежды истинное восхищение, и онаутвердилась в мысли заняться этим трудоемким делом на пенсии, — но все этобыло явно не то.

Вдруг попугай истошно завопил:

— Зр-ри в кор-рень!