При Александре II, во времена «оттепели», другой Константин, глава либеральной партии, желал смягчить поляков милостями и послаблениями, чтобы продемонстрировать, как славно они могут жить под эгидой России. Но вольнолюбивый народ требовал независимости. В прекраснодушного великого князя стреляли, потом разразилось новое восстание, подавленное жесткими мерами.

У поляков отобрали последние вольности, само слово «Польша» стало крамольным, официально она стала называться «Привислинским краем».

При Александре III процесс «деполонизации» и «декатолизации» активизировался. Всё делопроизводство велось только по-русски, католикам запрещалось работать учителями, преподавание на польском языке не допускалось. Никакого местного самоуправления – ни земского, ни городского – западные губернии не получили, чтобы не создавать потенциальные организационные ячейки будущих мятежей.

Все активные борцы за независимость были сосланы или эмигрировали. Но неприятие русского владычества никуда не делось, просто приобрело затаенную, пассивную форму. Всем – в том числе и правительству – было понятно, что это мина замедленного действия, которая однажды взорвется.

Новый император попытался смягчить напряжение небольшими поблажками. Вышло дозволение поставить памятник Адаму Мицкевичу. Упразднили санкции против землевладельцев-шляхтичей, наказанных после восстания 1863 года особым налогом. Милостиво отменили обязательное посещение православных богослужений для католиков-учащихся. Наконец, в Варшаву назначили князя А. Багратиона-Имеретинского, про которого пишут, что он был «человек высокообразованный и приятный». Правда, в высочайшем рескрипте новому генерал-губернатору предписывалось заботиться о благе польского населения «наравне со всеми верноподданными державы русской в неразрывном государственном единении». Смысл инструкции был очевиден: особого статуса не будет, польские земли ничем не отличаются от остальных. То же заявил полякам и новый наместник, пообещав «споспешествовать не только их материальным интересам, но и духовным их потребностям, под одним непременным условием, чтобы они пребывали верными подданными Императора Всероссийского, сознавая себя гражданами единого и нераздельного русского царства».

Одной из первых поездок царя после коронации был визит в Варшаву, обставленный с всевозможной пышностью и сопровождавшийся милостивыми, но твердыми декларациями в том же роде.

После этого произошло то, что всегда происходит в обществе, находящемся под гнетом. С одной стороны, возникло движение, ратовавшее за компромисс с верховной властью – раз уж даже любимая поляками Франция заключила с Петербургом союз. К сторонникам примирения большинство поляков относились презрительно, называли их «угодовцами».

Нашлись и люди решительные, непреклонные, готовые бороться за независимость любыми способами.

Ненависть к русскому засилью соединилась с ненавистью к самодержавию, поэтому движение приняло социалистический характер.

Подпольная организация называлась Польской партией социалистов (ППС). Из ее рядов впоследствии выйдут руководители будущей независимой страны.

Со временем партия поделилась на два крыла, одно из которых было в первую очередь социалистическим, а другое – в первую очередь националистическим. Симпатии польского общества в основном были на стороне второй группы, «ППС-революционной фракции», потому что в ней состояли люди действия, проводившие всякие героические (то есть кровавые) акции. Возникла «Боевая Организация ППС», одним из пунктов ее программы значился террор.

Боевик стреляет в полицейского. Рисунок из польской социалистической газеты Robotnik

Одним из четверки был Юзеф Пилсудский, ставший вождем национального движения.

Его жизненный путь – яркое подтверждение тезиса о том, что радикалов всегда плодит само полицейское государство. Двадцатилетним студентом Пилсудский был привлечен к следствию в качестве всего лишь свидетеля, и тем не менее угодил в пятилетнюю сибирскую ссылку, после которой ему запрещалось жить в университетских городах, то есть завершить образование. Что ж, молодой человек нашел себе более волнующее занятие.

С именем Пилсудского связано важное изменение в стратегии ППС. Понимая, что партии собственными силами с мощью Российской империи не справиться, Пилсудский придавал большое значение помощи извне.

В 1904 году, во время войны, он и его соратники вступили в контакт с японцами, пообещав им разведывательную, диверсионную и пропагандистскую поддержку.

Пилсудский побывал в Токио. Он предложил создать легион из пленных солдат польского происхождения, но японцев этот проект не увлек – их больше интересовала организация диверсий на Транссибирской железной дороге.

Мечта о подготовке кадров для будущей национальной армии стала главной идеей Пилсудского. Когда отношения между Габсбургской империей и Россией ухудшились и стало ясно, что дело идет к войне, австрийцы позволили польским эмигрантам создать офицерские курсы. Сразу же после объявления войны была мобилизована первая рота польских легионов, которые участвовали в боях против русской армии и впоследствии стали кадровой основой Войска Польского.

Пока национальное движение все больше радикализировалось и набирало поддержку среди поляков, царское правительство тщетно пыталось найти решение для польского вопроса. В Петербурге хорошо понимали, какую опасность представляют антироссийские настроения в прифронтовой зоне, которой станет весь западный регион в случае войны. В следующем разделе будет рассказано, с каким сопротивлением пришлось столкнуться премьер-министру Столыпину при введении там земств, которые безусловно перенаправили бы общественную энергию в созидательное русло. Преемники Столыпина – Коковцов и Горемыкин – добивались отмены унизительного для поляков запрета говорить на родном языке в собственных органах местного самоуправления, но Государственный совет счел это вредным.