на месте ли болотный корень, и шмыгнула в калитку кузнецова дома, пока все отвлеклись. Наперво в нос ударил запах. В трясине болотный дух и то слабже! Когда же глаза вновь стали зрячими и различили в темноте избы силуэты, Иве и вовсе поплохело.

Кузнец, красавец и силач, о котором каждая девка хоть раз, а вздохнула, лежал запеленутый, точно младенец. Там, где меж тряпицами виднелась кожа, чернели язвы. Руки его покоились поверх одеяла, а ниже пояса Бран был закутан, но Ива почему-то знала: там-то самая болезнь! Тем местом, которое причинило ей нестерпимую боль, кузнец страдает всего горше. Глядеть она, конечно, не стала – невмоготу.

– Матушка?

– Нет, Бран. Это я.

Ива приблизилась. Теперь уж нечего бояться – кузнец головы повернуть не в силах, не то что напасть. Он и говорил с трудом. Сипло, с бульканьем в груди. А когда открывал рот, меж губ сочилось черное. Темные пятна въелись и под носом. Их раз за разом утирали, но они проступали опять.

Не зная, что молвить, девушка спросила:

– Живой?

– Матушка, где ты? – Бран слепо пялился в потолок.

– Нет, Бран, это… – Ива шмыгнула носом и вдруг кинулась на колени у его постели. Сжала двумя руками некогда широкую и полную силы ладонь и заплакала. – Прости меня… Прости, Бран! Не желала я тебе такой участи! Лучше бы стерпела, смолчала… Прости!

Услышал ли он ее? Понимал ли вообще, что еще находится на этом свете, или частью рассудка уже шагнул за Огненные врата? Ива кончила причитать. Следовало делать то, за чем явилась, а не слезы лить. Она утерлась рукавом и достала цветок. Тот казался свечой в темноте и воистину мерцал алым огоньком.

Много врак люди сказывали про болотный корень. И где рос, и как выглядел, и от чего лечил… Об одном сказители умалчивали: как именно цветок использовать. Потому лекарка доверилась чутью. Она надавила на щеки Брана, чтобы тот распахнул рот, а как только меж губ полилась смоляная грязь, впихнула в них цветок целиком.

Бран закашлялся, норовя выплюнуть лекарство, грязь брызнула во все стороны. Ива было испугалась, хотела помочь кузнецу сесть да подставить плошку… Но сцепила зубы и двумя руками зажала ему рот. Без лекарства кузнец умрет так и эдак, а с ним все же может спастись.

– Терпи! Терпи, миленький! – засюсюкала она. – Сейчас полегчает!

– Ма… ма-ма… Ма… кх… кх…

Ива держала его и удивлялась, насколько слаб стал кузнец. Не осталось в нем страшной силы, теперь вся власть была у девки. Хочет – задушит, хочет – умереть даст. Ива аж ужаснулась таким недобрым мыслям.

Меж ее пальцев сначала сочилось черное, потом сменилось красным. Почудилось – кровь, но кровь гуще да темнее, а эти струи были светлыми, еще и теряли цвет с каждым ударом сердца. Наконец стало ясно, что изо рта у Брана течет самая обычная слюна. Когда Ива отпустила его, парень запрокинул голову и тяжело дышал, но бульканья в груди уже не было слышно.

Ива поднялась с колен, посмотрела свысока на кузнеца и произнесла:

– Я прощаю тебя, Бран. Ты сотворил страшное, и ты за это поплатился. Но я не желаю тебе зла и прощаю.

Услышал ли он ее, осознал ли слова, Иве было уже все равно. Она произнесла их для себя. И ушла, боле не оглядываясь.

Повезло: Прина все еще носилась по Клюквинкам за неуловимой козочкой, а следом за ней бегали, улюлюкая, счастливые детишки. За таким развлечением никто и не заметил бы, как чужой двор покидает хрупкая невысокая девушка. Но… заметили.

Аккурат в калитке Ива столкнулась с Еней. Нескладеха негромко вскрикнула от испуга и потупилась. Сутулая, неровно загорелая, с тонкими косичками и рыжими пятнами на щеках… Еня была на диво дурна, но в тот миг смотрелась облезлой кошкой, выслеживающей мышь. Охотница – не жертва. Однако, врезавшись в Иву, тут же растеряла всю грацию, съежилась и уставилась на лапти.

– А я тут… – замямлила она, быстро подняла и опять перевела взгляд вниз. – Я гляжу – ты… Дай, думаю, подойду…

Ива украдкой перевела дух: не поняла нескладеха, что она вышла из кузнецова дома. Просто увидала в толпе.

– Здравствуй, Еня, – улыбнулась она.

Совсем недавно все погодки Клюквинок слыли подружками. Не так много в селении народу, чтобы ходить особняком, в компании всяко веселее. Это теперь девицы раздружились с Ивой. Кому родичи не велели, а кто и сам докумекал, что от зеленоволосой жди беды. Еня же одна из немногих не начала косо смотреть на бывшую товарку. Нет, вечерами она больше к ней не захаживала да похвастаться обновкой не прибегала, но и пальцем почем зря не тыкала. Разве что в реку толкнула, когда белье стирали, но нынче словно извинялась за содеянное.

– Пойдем на засядки?

Кто ж не любит засядки? Летними вечерами, когда дела сделаны, а молодая удаль просится на волю, девушки частенько собирались вместе. Песни попеть, сердечные думы обсудить, погрызть сладких орехов. Не совсем уж бездельничали, конечно: кто кудель с собой приносил, кто вышивку. За занятной беседой любая работа спорится.

– С радостью бы, – ответила Ива. – Да кто ж меня примет? Погонят.

Она говорила как бы насмешливо, но сердце сжималось от тоски. Неужто ей взаправду теперь не подхватывать заунывную мелодию, не шутить с красавицей Салой, не примерять убранство из дорогой шкатулки, нарочно принесенной зажиточной дочкой харчевника Хорей? Заберет ее к себе жених – одни утопницы в подружках останутся.

– Не погонят, – твердо сказала Еня и вдруг похорошела: уж и глаза косили самую чуточку, и косички встопорщились по-боевому. – Я вступлюсь. Ты одна среди нас за себя постояла. Прежде… – Нескладеха запнулась, но договорила: – С кем чего ни случалось, все помалкивали. А надо было как ты. Мы все так порешили. Приходи. Коли не брезгуешь…

Что же, Ива даже Брана простила. Чего уж зло держать на напуганных девок? Она и сама небось стала бы злословить, коли у кого другого косы стали как мох. Наверное…

– Приду, – пообещала Ива и ухмыльнулась краем рта. – Только потом помните, что сами позвали.

* * *

Ну что же, коли девки всем миром решили Иву позвать на засядки, отказывать негоже. Одна беда: Ива знать не знала, пригласили ли ее, чтобы боле не враждовать, или чтобы понасмехаться. А потому решила не трусить и явиться, но явиться так, чтобы сразу ясно: она тут не виниться, не прощения просить. Как равная!

Волосы она расчесала особенно тщательно и на этот раз не стала прятать под