Несмотря на такие выходки, Уотертон был талантливым натуралистом – оригинальным мыслителем. Его необычный взгляд на мир позволял ему относительно непредвзято понимать устройство природы. Он, например, одним из первых заступился за ленивца, назвав «его причудливое устройство и уникальные привычки» причиной для «восхищения чудесными творениями Всемогущего Господа»[215].

Уотертон описал уникальное обоняние грифа-индейки в своем бестселлере «Странствия по Южной Америке» и принял в качестве вызова на свой и без того шаткий авторитет противоречащие утверждения нахального американца. Это побудило Сквайра начать долгую войну с уничтожающими и иногда остроумными уколами в адрес Одюбона. Эти послания, бурлящие сарказмом, печатались в журнале Magazine of Natural History – этакий аналог троллинга в Twitter в XIX веке.

«Я глубоко опечален тем, что гриф получил такой сокрушительный удар в нос, весь мир понесет огромную утрату из-за такой внезапной и неожиданной атаки, – писал Уотертон. – Более того, я, если можно так выразиться, испытываю сочувствие к этой благородной птице». Как самоназначенный лидер кружка, получившего известность в орнитологическом обществе как «носарианцы», Сквайр предложил «собрать все оторванные обонятельные части и сделать все возможное для восстановления их исходной формы и прекрасных пропорций»[216].

Для частичной защиты птичьего носа Уотертон вооружился хирургическим ножом и приступил к препарированию смекалки Одюбона, его репутации и даже его научной прозы. «Грамматика дурна; композиция плоха; приводимые утверждения неудовлетворительны, – сокрушался он. – По моему мнению, любой, кто читает эту статью даже без должного внимания, будет склонен осудить ее так же, как священник и цирюльник осудили большую часть библиотеки Дон Кихота»[217]. Он называл Одюбона лжецом и шарлатаном, совершенно неспособным написать бестселлер о птицах. «История мистера Одюбона о гремучей змее, проглотившей большую американскую белку хвостом вперед, до сих пор стоит у меня комом в горле, и я не могу больше глотать, пока меня не избавят от этого инородного тела»[218].

Одюбон все время оставался в стороне, сохраняя молчаливое достоинство. В то же время он привлекал на свою сторону набиравший обороты кружок последователей «антиносарианцев»[219], чтобы те отвечали на нападки Уотертона. Главным среди его защитников был лютеранский пастор – преподобный Джон Бахман. Он пытался примирить спорящих, повторив эксперименты Одюбона и дополнив их некоторыми собственными наблюдениями перед избранным комитетом ученых мужей в своем родном городе Чарльстоне (Южная Каролина).

Эксперименты пастора были в равной мере жестокими и странными. Для одного из них он заказал картину маслом с изображением «освежеванной и выпотрошенной овцы»[220], которую поместил в своем саду, примерно в трех метрах от скрытой кучи разлагающейся требухи. Картина была грубой – не дотягивала до одюбоновских стандартов, однако неразборчивые птицы все же набрасывались на произведение искусства с большим удовольствием. Бахман отметил, что грифы «казались разочарованными и удивленными», они явно остались неудовлетворенными, но ни разу не двинулись к мясу, гниющему поблизости. Он повторил эту эскападу пятьдесят раз, что, согласно его докладу, «оказалось очень забавным» для ученых мужей (которые, возможно, так не считали).

Для победного эксперимента он привлек неких «джентльменов от медицины»[221], чтобы те ослепили грифа – так он собирался проверить слух, будто птица может восстановить свои проколотые глаза, просто засунув голову под крыло. Когда несчастная птица решительно не смогла восстановить зрение, Бахман усмотрел в этом возможность исследовать ее оставшиеся чувства. Он отправил увечного грифа в «надворную постройку», в которой находился мертвый заяц, чтобы понаблюдать, сможет ли бедная слепая птица его учуять. Она не смогла. С нехарактерным для него актом милосердия преподобный признал, что «птица, возможно, еще не полностью оправилась от боли, причиненной операцией»[222]. Пожалуй. Но больше Бахман не выказывал признаков раскаяния, и заботило его лишь то, чтобы его зловонные эксперименты «не нанесли оскорбления соседям»[223]. Это сильно его мучило, поэтому он объявил исследование оконченным, довольный тем, что сравнял счет. Прежде чем опубликовать свои выводы, он принял довольно жесткие меры, заставив своих «джентльменов от медицины» подписать контракт, подтверждающий, что они были свидетелями окончательного доказательства того, что грифы ищут падаль «посредством своего зрения, а не обоняния»[224] – этим он доказал, что его методы проведения кампании были столь же карательными и своеобразными, как и его поиски научной истины.

Ответ Уотертона последовал в свойственной ему насмешливой манере. «Американского грифа постигла участь, поистине достойная сожаления! Его нос был объявлен бесполезным для добывания пищи, как и его зрение, оказавшееся никуда не годным, – ворчал он. – Теперь я готов получать свидетельства из Чарльстона о грифах, нападающих на каждую вывеску с бараньей лопаткой на улицах, или пытающихся заглотить нарисованные колбасы на дверях лавок, или выклевывающих мутные выцветшие глаза из догнивающего портрета бессмертного доктора Франклина»[225]. С точки зрения Сквайра, это был не научный опыт. «Абсурдность всего этого должна быть очевидна каждому».

В течение пяти лет Уотертон написал не менее девятнадцати писем в Magazine of Natural History, нападая на Одюбона и весь его круг. Когда журнал наконец прекратил публикацию его писем, он, как говорят, продолжал печатать и распространять их самостоятельно. Но усилия были тщетными. Его тарабарские бессвязные обличительные речи, насыщенные сардоническими переходами на личности и непонятными латинскими фразами, добавили ему мало союзников. Одюбоновы «Антиносарианцы» обзывали Сквайра «полнейшим и явным безумцем»[226] и наотрез отказывались менять свое мнение о голосистом американце. Чем громче Уотертон кричал, тем больше его игнорировали. В конце концов он был вынужден сдаться.

И это досадно, потому что он был прав.

Науке понадобилось почти 150 лет, чтобы признать идеи Чарльза Уотертона. Тем временем волна от Одюбонова взрыва накрыла изрядно разросшийся круг анатомов, натуралистов и орнитологов, которые приступили каждый к своей работе, выполняя все более невероятные эксперименты уже на других птицах. В одном из самых смехотворных опытов грифа-индейку заменяла домашняя индейка, а корм был спрятан в блюдце с серной кислотой и цианистым калием. Выделившиеся ядовитые газы не оставили индейке шансов на то, чтобы продемонстрировать способность учуять сквозь них запах своего ужина.

Прочие чувства грифов, как реальные, так и воображаемые, тоже были втянуты в дискуссию. В начале XX века некий тип П. Дж. Дарлингтон утверждал, что на самом деле гриф использует слух, определяя источник пищи по отдаленному жужжанию полчищ мух. Другой теоретик Герберт Бек вернулся к средневековому мистическому мышлению в статье 1920 года «Оккультные чувства у птиц», в которой предполагалось, что гриф обладает таинственным «чувством поиска пищи»[227], которое остается совершенно необъяснимым для