глубоко в тушу и заглатывать там мягкую плоть и внутренние органы. Но, несмотря на внушительные размеры, капские грифы не могут самостоятельно вскрыть тушу. Поэтому, если вокруг нет ушастых грифов, единственный для них путь к еде лежит через естественные отверстия – глазницы или анус. «Они ищут где помягче», – объяснила Керри. Я два раза проверила, на месте ли солнцезащитные очки, и встала спиной к изгороди вольера.

Керри гордилась своими подопечными. «Грифы – самые эффективные падальщики. Благодаря специальным приспособлениям они могут счищать мясо с костей вогнутым языком с острыми зазубренными краями. У них сильные конечности и лапы, позволяющие стоя придерживать тушу. Некоторые грифы, обладающие длинной голой шеей, могут поедать тушу изнутри», – с энтузиазмом продолжала она. Керри заметила, что один вид даже приспособился потреблять голые кости после того, как «клеватели» и «потрошители» убрали всю плоть.

Такое разделение труда объясняет, почему иногда можно увидеть грифов, стоящих вокруг недавно павшего животного с довольно бестолковым видом, – подобное поведение способствовало рождению мифа о том, что они предпочитают протухшее мясо свежатине. «Слоновий труп может лежать много дней, а грифы его не трогают, – сказала Керри. – Не потому, что они предпочитают протухшие трупы, просто они не могут проникнуть в него, вот и ждут, пока он станет помягче, чтобы можно было его вскрыть».

Как только падальщики добираются до туши, начинается настоящее безумное шоу. Бюффон описывал кормящихся грифов как «выставленную напоказ злобу и беспричинное бешенство»[239]. Я подумала, что это скорее черная комедия, что-то срежиссированное Квентином Тарантино и с настоящими «энгри бердз» в главных ролях, набивающими рты с дикой скоростью, как на американском соревновании по поеданию хот-догов. Много важного вышагивания, шипения, текущих слюнок, чихов, выразительных поз и клевков, а тем временем корова быстро исчезает под извивающимися длинными шеями и лысинами, обрамленными запекшимися кровавыми останками и мушиным жужжанием.

Мы испытываем врожденное отвращение к застольным манерам грифов, и не без причины. Если бы мы вздумали полакомиться тухлятинкой, то, скорее всего, очень быстро заболели бы из-за огромного количества всякой гадости, включая такую опасную, как ботулизм или сибирская язва. Грифы выживают, уничтожая болезнетворные бактерии самыми сильными желудочными кислотами в животном мире, с pH как у кислоты, что содержится в аккумуляторе. В качестве дополнительного бонуса это делает их экскременты такими едкими, что грифы могут продезинфицировать свои лапы после обеда, просто нагадив на них. Керри говорит, что экскременты грифов – такой сильный дезинфектант, что можно использовать его для очистки рук перед ланчем. Я предпочла поверить ей на слово.

Подобно какому-то общественно неприемлемому дезинфицирующему средству для рук, это выделение не только помогает птице поддерживать чистоту, но также предотвращает распространение болезней. Затягивая, как в пылесос, эпидемию и испражняясь чистотой, стервятники сами являются высокоэффективным скоростным аппаратом для санитарной очистки, вроде тех, которыми работают криминалисты. Сто стервятников могут ободрать тушу за двадцать минут, до того как зараза сможет размножиться или распространиться очень далеко. Та малость, что налипла на саму птицу, будет смыта очищающим потоком нечистот.

Скорость, с которой грифы уничтожают тушу, была в пух и прах разнесена натуралистами как «отвратительный вид эгоистичной жадности»[240]. Но Керри сказала, что ее следует рассматривать как акт героического великодушия. Недавние исследования показали, что в районах, где нет грифов, трупы разлагаются в несколько раз дольше и это способствует заражению. Поедающие падаль грифы в конечном итоге спасают нас, людей, от огромных затрат на лечение и уборку мусора.

Цена этого для человека хорошо заметна в таких местах, где численность падальщиков претерпела существенное падение. «Посмотрите на Индию и Пакистан, где правительство потратило больше тридцати четырех миллиардов долларов на проблемы со здоровьем людей, потому что грифов почти истребили», – указала мне Керри. Индийские грифы были практически уничтожены при случайном отравлении: они поедали туши скота, который лечили противовоспалительным средством – диклофенаком; оценочно было убито до 99 % трех основных видов падальщиков. Без этих грифов образовался избыток падали. Побочным эффектом стало сильное увеличение численности диких собак и количества случаев бешенства.

«Количество денег, идущее на борьбу с браконьерским промыслом носорогов, по сравнению с охраной грифов астрономическое, – сказала Керри. – На финансирование падальщиков дают совсем мало денег, потому что люди их не любят, что вообще-то глупо, потому что если мы останемся без носорогов – да, это будет грустно; я обожаю носорогов, – но мир это переживет. Если же мы потеряем наших падальщиков, то по всей Африке начнется коллапс, и это повлияет на все человечество. – Она добавляет: – Люди этого не понимают. Нужно менять менталитет. Это почти как конкурс красоты. Есть мисс Мира, и все поддерживают самую красивую девушку, и все же самая красивая девушка не будет менять мир. Возможно, менять ситуацию будет тот, кто находится за кулисами».

Мисс Мира – да и носорогу тоже – идет на пользу то, что она не блюет на маленьких детей и не гадит себе на ноги. Но ничто из этого не может отвлечь Керри от ее миссии – или веры в то, что гриф на самом деле красивая птица. «Я нахожу их харизматичными, – настойчиво утверждает она. – Для меня они – воплощение свободы». А чтобы как следует оценить красоту грифа, надо увидеть его в полете.

Капские грифы в поисках следующей трапезы должны перемещаться на большие расстояния, при этом экономя энергию, насколько это возможно. При этом вес как у годовалого ребенка не слишком способствует энергосбережению в полете. Просто подняться в воздух, не хлопая с натугой крыльями, достаточно трудно, не говоря уж о путешествиях на тысячи километров. Грифы изменились для решения этой проблемы: они могут планировать на скоростях до 80 км/ч, почти совсем не тратя энергию.

Чтобы понять, как грифы достигают этого аэродинамического эффекта, меня подбили спрыгнуть с горы. Керри и ее партнер Уолтер, умелый парапланерист, заверили меня, что этот опыт максимально приблизит меня к пониманию величия этих птиц, а также покажет другую, более общительную сторону их натуры. Я думала, что это разумно, пока не добралась до точки сбора на гребне Магалисбергского перевала; это древний кряж из почти отвесных скал старше Эвереста и около девятисот метров в высоту.

Самые крупные виды падальщиков, такие как капские грифы, которые гнездятся на скалах этих древних утесов, нуждаются в высоте, чтобы запускать себя в воздух с минимальным усилием. Затем их впечатляющие крылья размахом два с половиной метра подхватывают восходящие потоки (поднимающийся теплый воздух), которые возносят птиц, как на невидимых лифтах, на сотни метров в небо. Сегодня нечто похожее буду делать