— Да ну… Только Рыжий Хвост, по-моему… ненормальная какая-то.

— Все так думают! — сказала Брунхильда. — Не принимай её поступки близко к сердцу. — Она немного помолчала и добавила: — Ты себе и не представляешь, какой глупой была я в своё время. Поначалу, после того как Индра нас заколдовала, меня так пугал огонь в камине! Я вбила себе в голову, что он кусается! — И она рассмеялась до слёз.

Я кивнул на кучу:

— Что это у тебя?

— А! Муж придумал, чтобы я принесла нам мех!

— Мех?..

— Да!

Брунхильда свалила кучу на пол и взяла из неё что-то мохнатое. Это и впрямь оказался мех — куртка старинного покроя, с капюшоном и ремнём на поясе.

— А зачем он вам? — поинтересовался я.

Барсучиха снова рассмеялась:

— Чтобы надеть, конечно! Нарядимся зверями! Так-то играть будет ещё веселее!

Я вздохнул. У меня духу не хватало спросить, не думает ли Брунхильда, что они с мужем и так похожи на зверей, безо всяких шкур. И только сказал:

— Ты правда думаешь, что надо затевать все эти переодевания? Может, пора уже закончить игру?

— Закончить?

Она с усилием подняла гору шкур, круглым задом толкнула дверь в обеденную залу и, пятясь через порог, сказала:

— Ну что ты, Сем, миленький! Игра только началась!

Уходи

Игра в зверей в обеденной зале становилась всё более дикой. Вскоре диванные подушки уже валялись изорванные в лоскутья. Гримбарт снова начал есть червяков, а Брунхильда далеко обходила очаг, чтобы огонь не набросился на неё. Иммер едва глядел в мою сторону: он только и делал, что носился по всей зале в завшивленном меховом балахоне, от которого несло конюшней. Когда я пытался заговорить с ним, он в ответ только урчал, а по вечерам, когда надо было отправляться спать, сворачивался клубком под столом, вместе с остальными. Я отправлялся в детскую без него. Как же мне было одиноко! Как будто я — единственное человеческое существо на всём свете. Я снова начал думать о красном домике. Но не о том, что в груди у Индры, — нет; туда, я знал, мне не попасть. Я думал о другом домике. Домике, о котором так часто мечтал вечерами в жилище Тюры. О домике, где есть кровать, на которой мы с Иммером прыгаем так, что стены гудят. Я так желал этого, что чуть умом не тронулся, а однажды ночью мне приснился странный сон. Сначала я искал что-то в лесу, а потом услышал поодаль стук — глухой, размеренный — и вдруг вдалеке, между стволами, различил красные стены. Я побежал туда. Но чем ближе я был, тем сильнее размывались стены. Наконец они будто растворились, и вместо них возник дом из камня. Я вдруг оказался внутри этого дома и узнал его. Это был дом, в котором мы жили раньше, в городе. Во всяком случае, почти тот же: кое-что было по-другому. Я поднялся по длинной лестнице и открыл дверь в какую-то большую комнату. В дальнем углу этой комнаты я увидел Тюру и моего брата. В руке Тюра сжимала стоглазую палку. Стук, на который я пошёл, на самом деле оказался звуком, с каким палка отскакивала от спины Иммера. Я завопил так, что чуть горло не треснуло, — но совершенно беззвучно. Этот беззвучный вопль меня убивал. Он высасывал из меня воздух, заставлял ссыхаться, как будто я яблоко, которое завалялось в траве после лета. Яблоко, от которого осталась только кожица, тонкая, почерневшая.

Я проснулся весь в поту и долго сидел в кровати, чувствуя, как мёрзну от страха — так мне было не по себе. Я взглянул на окно, на щель между шторами. Уже светало. Дождь наконец закончился.

Я быстро слез и переоделся. Бросив пижаму лежать на полу, я пробежал по коридору и спустился по лестнице.

В столовой как раз начинали просыпаться. Гримбарт, Брунхильда, Рыжий Хвост и Чернокрыс мохнатой кучей лежали под столом и потягивались. Иммер выполз из-под стола — как будто на поиски съестного. Я подошёл к нему и присел на корточки.

— Слушай, может, хватит тебе ползать тут на четвереньках? На улице так хорошо!

Иммер наморщил нос и зафыркал.

— Прекрати! Прекрати сейчас же! Ты же умеешь разговаривать?

Иммер подобрал недоеденную конфету и стал грызть её передними зубами.

— Могу, но не хочу, — сказал он.

— Почему?

— Потому что скучно.

— Что скучно? Разговаривать? Какая муха тебя укусила?

Иммер снова зафыркал, извернулся и уполз к остальным. Я ему был не нужен.

Появилась, неся поднос с завтраком, Индра. Она подползла к подоконнику, устроилась там и стала есть, поглядывая на играющих. Вдруг она бросила на пол хлебную корку. Иммер, Рыжий Хвост и остальные кинулись к подачке. Они грызлись, ворчали, дрались — да просто рехнулись из-за этой корки! Индра посмотрела на меня и рассмеялась. Как будто думала, что меня это зрелище забавляет не меньше, чем её, — или считала, что должно забавлять. Она собиралась было швырнуть ещё одну корку, как вдруг раздался крик. Кричал Иммер. Он поранился — наверное, ободрал руку об изгрызенную ножку стула. Королева бросилась к Иммеру осмотреть рану. Смешно было, как она с ним нянчится. Если бы поранился я, Индра на меня и не взглянула бы.

— Надо остановить кровь! — сказала она, но никто её не слушал. Звери подбирали крошки и даже не заметили, что Иммер поранился до крови. Индра подползла к Брунхильде и схватила её за шкирку. — Отведи мальчика на кухню и перевяжи рану! Сейчас же!

Брунхильда встряхнулась, попыталась вывернуться и залаяла. Индра занесла руку, чтобы отвесить ей затрещину, но тут вмешался я:

— Я перевяжу!

Королева посмотрела на меня:

— А ты сумеешь?

— Конечно. — Я подбежал к Иммеру и взял его под мышки. — Ну давай, вставай как положено, на обе ноги. И руку подними повыше.

Индра отшвырнула Брунхильду, помогла мне поставить Иммера на ноги и настрого велела ему слушаться меня.

Мы поспешно вышли из столовой и прошагали по коридорам к лестнице. Я крепко держал Иммера за руку. Заметив, что я не повернул направо, в холл, а иду к входной двери, он удивлённо уставился на меня.

— Мы куда? Кухня же в другой стороне!

Я остановился. Сердце стучало как молоток.

— Пойдём погуляем в лесу. Мы с тобой — и больше никого.

— Зачем?

— Ну, мне так хочется. Хочется поиграть с тобой.

— Во что поиграть?

— Во что хочешь. Только не в зверей.

Иммер подумал и сказал:

— Ты же собирался перевязать мне рану.

— Да там перевязывать нечего. Сам посмотри.

Иммер поднял руку и стал рассматривать