— Если бы я знал, что он и не собирается заканчиваться, я бы, может, и бросил поиски. — Але улыбнулся. — Но вещи мои в промасленном мешке остались сухими. А если умеешь устроить навес, то и в грозу можно отлично выспаться. — Он поднял лицо к небу и прищурился. — Вот только найти ту штуковину у меня не вышло. В тот день я видел её в первый и последний раз.

— Странно, — пробормотал я.

— Да.

Але пожал плечами. Наверное, на самом деле змей ему был не так уж важен? Он, похоже, делает то, что в голову взбредёт. Мешок собрал на семь дней, а в лесу пробродил вдвое дольше. Увидел какое-то пятнышко в небе, решил его найти — и только ради этого прошёл такой путь.

— Озеро я всё-таки присмотрел, — сказал Але. — Сегодня утром, когда дождь наконец перестал, я отыскал красивое озерцо и какое-то время пробыл там.

— Добыл уток? — спросил я.

Але подмигнул:

— Окуньков добыл.

И он стал показывать мне свои рыболовные снасти, нож, топорик — всё, что было у него в заплечном мешке. Не многое же он взял с собой, отправляясь на охоту. Из еды — только полбуханки хлеба, колбасу и кусок вяленого мяса, а ещё немного соли и приправ.

— Иногда отправляешься за птицей, а добываешь рыбу, — сказал Але. — Рыбе тоже надо радоваться.

Я задумался над его словами. Отправиться за птицей, а добыть рыбу. Мне представились красный домик и огромный роскошный замок Индры со множеством комнат.

— А если тебе никогда не хотелось рыбы? — спросил я. — Если птица — единственное, чего тебе хочется в жизни?

Але откусил колбасу, которая тянулась, как резиновая, и сказал, пережёвывая мясо:

— Я думаю, мы не для того живём, чтобы получить то, чего нам больше всего хочется. Мне кажется, мы живём для другого.

— Для чего? — спросил я.

Он ещё пожевал колбасу и провёл языком по передним зубам. Помолчал, а потом сказал:

— У меня в деревне есть одна пословица.

— Какая?

— У нас говорят: «Учи своего ребёнка».

Не знаю, почему мне так не понравились эти слова. Наверное, я был зол на свою жизнь. Ведь люди в его деревне учили и любили своих детей, а не умирали от какой-нибудь болезни и не оставляли их сиротами.

— Какая-то короткая пословица, — сказал я.

Але усмехнулся.

— А там продолжение есть: «Учи своего ребёнка, как сделать лук и стрелы. Учи своего ребёнка, что лук нужен для хороших дел».

— Для хороших д-дел?

— Да.

Я покачал головой:

— Что же хорошего может быть от лука со стрелами?

Але снова засмеялся:

— Кряквы, знаешь ли, это очень даже хорошо. И зайцы тоже.

— Но стрелять ведь можно и в другое, — пробурчал я. — Стрелять, убивать, истреблять.

— Что, например?

— Ты ничего не знаешь про этот лес? — спросил я. — Совсем ничего?

Але оглядел деревья, стоявшие вокруг.

— Я знаю, что люди не живут здесь уже много лет. Ещё я, конечно, слышал сказки. — Он взглянул на меня. — Ты хочешь мне что-то рассказать? Мне кажется, у тебя тяжело на душе.

Рассказать? Мне хотелось бы рассказать всё. Хотелось бы часами говорить, рассказывать о них — об обезумевших зверях, о моём младшем брате, который как будто перестал быть моим братом, и об Индре — белой змее, которая меня не любит.

Но я не мог. Самым опасным, самым страшным, что знала Индра, были женщины и мужчины с луками и стрелами. Сейчас Але один. А вдруг, вернувшись в деревню, он всё расскажет женщинам и мужчинам? Вдруг они явятся сюда?

— Уже поздно, — сказал я. — Мне пора. А про штуковину, которую ты видел, я думаю…

— Что?

— Думаю, тебе померещилось. Над этим лесом солнце иногда странно играет.

Але кивнул:

— Может, ты и прав.

Я поднялся. Ноги затекли после долгого сидения.

— Можно узнать, куда ты сейчас? — спросил Але.

Я не знал, что ответить. Жалко, что я не успел уйти до того, как он спросил.

— Ты что, заблудился? — Он встал. — Я помогу тебе найти дорогу домой.

— Нет!

Але сделал было шаг, но остановился.

— У меня нет дома, — сказал я. — Я сам по себе. Как ты.

Але снова оглядел мою одежду. Нарядные штаны, белая рубаха. Одинокий бродяга? Охотник? Але мог бы осмеять меня, если бы захотел. Выругать за враньё. Но он не засмеялся и не стал меня ругать. Он снова сел и добавил:

— Если ты пустился в путь, тебе придётся нелегко.

— Почему это?

— А где твой мешок? Чем ты собираешься кормиться?

— Я могу… ягодами…

— Ягодами?

— Да.

— Так-так.

Больше Але ничего не сказал. Он стал собирать вещи. Уложил в мешок остатки колбасы, стёр с ножа рыбью чешую.

— Я пошёл, — сказал я.

— Иди. Удачи тебе.

— Угу.

Я повернулся и побрёл по мху. Обогнув несколько валунов, я остановился. Не знаю почему, но сердце у меня готово было лопнуть. Я не понимал, почему не могу больше сделать ни шага. Мне не хотелось возвращаться в замок, к бестолковым играм и одиночеству. Мне хотелось вопить и колотить что-нибудь, и вдруг я начал кричать, накинулся с кулаками на папоротник и крапиву так, что от них клочья полетели. Я всё лупил по ним, кожу саднило, но мне было всё равно. Потом я заплакал. Я стоял там, плакал — и вдруг у меня за спиной хрустнула ветка. Я обернулся.

— Дело в том, — проговорил Але, — что наесться ягодами досыта очень трудно.

— Да? — всхлипнул я.

Але сунул руки в карманы и долго стоял, рассматривая меня. А потом сказал:

— Если хочешь, я научу тебя, как сделать лук и стрелы.

Дни, проведённые с Але

— Есть разные способы сделать лук, — объяснял Але. Он пообещал показать мне самый быстрый. — Чтобы к следующему полнолунию у тебя к ягодам был кусок мяса. — И он подмигнул.

— Хм.

Але шагал по лесу, присматриваясь к деревьям. Я старался поспевать за ним. Какое-то время я держался позади него, а потом спросил:

— А быстро это?

— В несколько дней будет готово.

— Н-несколько дней? Несколько дней — это быстро?

Але пристально посмотрел на меня:

— Да. Но если тебя никто не ждёт, то куда тебе торопиться?

— Ну да, точно, — промямлил я, не зная, что ещё сказать.

Але потянулся к какой-то ветке — вроде кленовой, обхватил её одной рукой и согнул, чтобы проверить, насколько она упругая. А я тем временем размышлял, что скажут прочие обитатели замка, если я вернусь лишь через несколько дней.

Может, оно и к лучшему, если я погожу возвращаться? Может, они