– А что, в конечном счете, есть наша жизнь? Сказки, придуманные нами для того, чтобы земное существование не казалось бесцельным.

– Мы вынуждены верить, что жизнь имеет какой-то смысл.

– А я полагаю, что жизнь имеет смысл ровно настолько, насколько мы способны его привнести.

"Потрясающий человек этот Спаркс, – подумал Дойл. – Он изменчив, как погода в сентябре". Неожиданно Дойла посетила странная мысль.

– Полностью с вами согласен, – проговорил он. – Вот я, например, не знаю о вас практически ничего, Джек, однако могу составить некоторое представление о вас – придумать историю, если угодно, которая, возможно, в чем-то совпадает с тем, что есть на самом деле.

– Ну и какая это была бы история? – с интересом проговорил Спаркс.

– Начнем с того, что вам около тридцати пяти, а родились вы в одном из поместий Йоркшира. Вы – единственный ребенок в семье и еще мальчиком перенесли какое-то очень тяжелое заболевание. С детских лет вы любили читать. В юношеские годы вместе с родителями вы путешествовали по Европе, подолгу задерживаясь в Германии. По окончании школы вы поступили в один из колледжей в Кембридже. Точнее, вы учились сразу в нескольких колледжах и среди разных дисциплин осваивали и медицину. Вы умеете играть на одном из струнных инструментов, скорее всего на скрипке, и делаете это с не меньшей виртуозностью, чем…

– Браво, Дойл! – воскликнул Спаркс.

– В какой-то момент вы всерьез намеревались стать актером и, возможно, некоторое время подвизались на сцене. Вы также рассматривали перспективы военной карьеры и, вполне вероятно, участвовали в Афганской кампании, отправившись в Индию в тысяча восемьсот семьдесят восьмом году. На Востоке вы познакомились с местными религиями, в том числе с буддизмом и конфуцианством. Мне кажется, что вы побывали и в Соединенных Штатах.

– Дойл, вы меня потрясаете!

– Этого я и добивался. Хотите знать, как я пришел к таким выводам?

– Думаю, акцент выдает во мне йоркширца. По моим манерам вы сделали верное заключение о моем происхождении и о том, что финансовые возможности позволяют мне жить с достаточным комфортом, не утруждая себя зарабатыванием денег.

– Правильно. А ваше богатое воображение наводит меня на мысль, что в детстве вы тяжело болели – может быть, вас коснулась эпидемия холеры в начале шестидесятых годов. И тогда-то вы пристрастились к чтению, сохранив эту привычку на всю жизнь.

– Это верно. И мы действительно много путешествовали, особенно по Германии. Но как вы догадались об этом? Не представляю, – озадаченно произнес Спаркс.

– Просто я знаю, что Германия всегда была предпочтительнее, чем другие страны, для состоятельных семей вроде вашей и для поколения ваших родителей. Они считали, что классическое образование можно получить только в Германии. Подозреваю, что последние браки в королевской семье, заключенные с немецкими аристократами, – следствие такого образа мысли. Этот процесс захватил и нашу сельскую аристократию.

– Очень логично, – согласился Спаркс. – Одна неточность: у меня есть старший брат.

– Честно говоря, я удивлен, – разочарованно протянул Дойл. – Самоуверенность вроде вашей свойственна обычно тем, кто был единственным ребенком в семье.

– Мой брат значительно старше меня, – пояснил Спаркс. – И он никогда не путешествовал с нами, оставаясь в школе далеко от дома. Я едва знал его.

– Вот видите. Это все и объясняет, – обрадовался Дойл.

– Я действительно учился в Кембридже, в колледжах Святой Магдалины и Кезском, где изучал медицину и естественные науки. Об этом можно было догадаться по тому, как я ориентировался в Кембридже и с какой легкостью добыл сведения о брате леди Николсон.

– Не спорю, – сказал Дойл.

– Кроме того, я какое-то время посещал колледж Церкви Христовой в Оксфорде.

– Изучали теологию?

– Да. И надо признаться, я участвовал в постановках любительского театра.

– Я догадался об этом, когда увидел, как вы пользуетесь гримом и легко перевоплощаетесь. То, что вы избрали индийское сари, навело меня на мысль, что вы хорошо знаете Восток.

– Но, увы, я не служил в армии, хотя путешествовал по Юго-Восточной Азии и потратил уйму времени, занимаясь сравнительным изучением различных религий.

– А Соединенные Штаты? – с надеждой спросил Дойл.

– Ну что же, вы верно заметили, что иногда в моей речи проскальзывают американизмы.

Дойл удовлетворенно кивнул.

– Восемь месяцев я колесил по Восточному побережью в составе шекспировской труппы Сазонова, – сообщил Спаркс, словно кающийся грешник.

– Так я и знал!

– Думаю, Меркуцио – одна из моих лучших ролей. Хотя в Бостоне большим успехом пользовался мой Готспер Горячая Шпора, – отдал дань своему тщеславию Спаркс. – Теперь мне понятен ход ваших рассуждений, понятно, как с помощью дедукции вы смогли составить мой портрет… За исключением одного. Как, черт побери, вы догадались, что я играю на скрипке?

– Это не сложно. Однажды мне пришлось лечить скрипача из Лондонского оркестра. Он грохнулся с велосипеда, растянул связки запястья. Я обратил внимание, что на подушечках его пальцев были твердые мозоли. И у вас на пальцах я увидел такие же.

– Великолепно. Примите мои поздравления, вы чертовски наблюдательны, – сказал Спаркс.

– Спасибо. Я горжусь этим, – поблагодарил Дойл, явно польщенный.

– Большинство людей озабочены лишь своими делами. Из-за этого практически перестают воспринимать жизнь такой, какая она есть. Вы привыкли из необходимости ставить точный диагноз, обращать внимание на все мелочи и, надо признаться, достигли в этом превосходных результатов. Можно также предположить, что вы выработали для себя и вполне определенную жизненную философию, – с улыбкой заметил Спаркс.

– Мне всегда казалось, что чем меньше распространяться на такие темы, тем лучше, – заскромничал Дойл.

– "О человеке, каким он представляется людям, надобно судить по его поступкам, а музыка его души пусть звучит для него одного".

– Шекспир?

– Нет, Спаркс, – хмыкнул Джек. – А мне будет позволено пофантазировать о вас?

– Что? – не понял Дойл. – Хотите сказать, что моя внешность вам тоже кое о чем рассказала?

– Когда вдруг встречаешь собеседника, одаренного способностью все замечать и делать логические выводы, естественно, загораешься желанием посоревноваться с ним.

– Но как я узнаю, будет ли ваше описание результатом наблюдений или составится с помощью разных уловок? – спросил Дойл.

– Никак не узнаете, – спокойно ответил Спаркс. – Вы родились в Эдинбурге, в семье ирландцев-католиков весьма скромного достатка. В ранней юности вы любили охотиться и рыбачить. Учились в приходской школе иезуитов. Вас привлекали медицина и литература; вы учились в медицинском колледже Эдинбургского университета под началом профессора, побуждавшего вас развивать наблюдательность, которая постепенно вышла за рамки обычной диагностики. Несмотря на любовь к медицине, вы никогда не переставали лелеять мечту о том, что наступит время, когда вы сможете заняться исключительно литературной работой. Римская церковь всегда была для вас единственным авторитетом, и все же вы поколебались в родительской вере, посетив несколько спиритических сеансов и получив опыт, с трудом совместимый с религиозными догматами. Ныне вы считаете себя непредвзятым и убежденным агностиком. Вы хорошо владеете стрелковым оружием…