– Я подозревал, что тот человек замешан в одном деле, – пояснил Спаркс.

– Ну да. Вот этот самый мистер взял за привычку, что ни четверг, бросать свой расчудесный дом в Мэйфэр и отправляться в веселое, сами знаете какое, заведеньице в окрестностях Сохо. И уж там он расходился вовсю, да, вовсю, скажу я вам, и приличия там всякие…

– Ларри, в настоящий момент нас это не интересует, – перебил его Спаркс.

– Понял, сэр, все понял. Ну вот, значит, когда я уследил, куда этот джентльмен шляется, то и решил, что нечего мне больше ходить за ним по пятам, а самый раз остаться и позырить, пока его нету, как и чего в этом его домишке, – продолжал Ларри с набитым ртом, запивая еду огромными глотками пива, словно сказочный Гаргантюа.

– От старых привычек избавляться очень трудно, – сухо проговорил Спаркс.

– Да, сэр, это точно, сэр, в моем собственном гнездышке от этого не потеплело, нет, и мы с Барри вовсе этого не желали, святая правда, сэр, – сказал Ларри, перекрестившись. – Я и домой к нему вломился по чистой случайности: вдруг мистер проворонил какой пустячок, а нам он в самый раз пригодится, чтоб в его мудреных увертках разобраться.

– Ларри имеет в виду какой-нибудь список или документ, – снова пояснил Спаркс.

– Точно так, сэр. Да только если б он и оставил что в каком потайном сейфе, спрятанном за картой какой дремучей или за каким портретиком замысловатым со своей коровой, извиняюсь, женушкой, где она, само собой, малость помоложе и покрасивше, чем по правде была, да только кто эту правду знает, художники – народ особый, сами знаете, и к тому же уверен, заплатили парнишке как надо; и вообще этим типам, художникам, им без разницы, чего рисовать, плати только. Извиняюсь, сэр, я отвлекся, сэр, я хочу сказать, где бы он ни запрятал эту штуку, я был полон решимости заполучить ее, а уж искать я умею.

Ларри покончил с сэндвичами, допил пиво и, громко рыгнув, вышвырнул бутылку за борт.

– Словом, сейф я открыл. К несчастью, ничего интересного, кроме толстенной пачки акций – они, конечно, тоже денежек стоили, – я там не нашел: только не забывайте, что по улице тоже надо пройти, и чтоб глаза на тебя не таращили, сколько всего тащишь, но и Ларри с Барри не дураки, чтоб что прохлопать, да только кроме французских картинок, новехоньких совсем – ну, они только подтверждали, чем этот мистер любил побаловаться, – и последнего завещания, по которому все вещички и все его хозяйство, приличное состояние, сэр, скажу я вам, все оставалось этой его жирной хозяйке, той, что на портрете…

– Короче, вы ничего не нашли, – нетерпеливо проговорил Дойл, утомленный неуемным красноречием Ларри.

– Нет, сэр, не нашел. Чего надеялся найти, не нашел. Однако когда я прочесал весь дом, с не меньшим разочарованием, конечно, и уже было собрался обратно через окно в подвале – в какое я вошел, понятно, – замечаю вдруг, дверь чуть приоткрыта. Кладовка или прачечная какая, я ее не заметил, когда внутрь пробирался. А теперь-то глаза к темноте попривыкли, я и увидел под дверью ботинок. Вернее будет сказать, сапог, который стоял и не двигался. Я и ногу в брючине разглядел: из этого самого сапога торчала. Я так и замер как вкопанный, вроде нашей статуи Нельсона, и битых минут десять изучал эту картину. Сапог, скажу я вам, был очень серьезный, да. На толстой подошве с гвоздями и стальным носком. А уж чистенький, ну вроде чепчика у младенца. С таким сапогом шутки не шутят. Разок двинет в печенку, и все кишки перевернутся. Только все время, что я на него смотрел, этот сапог даже не шевельнулся. Тогда я монетку швырнул, и грохоту там было, в тишине этой, будто пушка пальнула. И ничего. Даже не дернулся. Ну, я тогда малость осмелел. Решил сам действовать. И дверь открыл.

– И увидели "серый капюшон", – сказал Дойл.

– Он самый и был, сэр. Сидел на стуле в темноте с закрытым лицом, а руки на коленях ладонями вниз.

– И он никак не прореагировал на ваше появление?

– Я было подумал, сэр, что налетел на какую краденую штуку из музея мадам Тюссо. Потому что эта фигура, сэр, так мне показалось, на живого человека совсем даже не походила.

– И что вы сделали? – спросил Дойл.

– Вытащил свечу из кармана, чтоб хорошенько рассмотреть эту штуку, и зажег. И тихонько так до его руки дотронулся. Еле прикоснулся, значит. А он не шевелится. Я тогда воском на него капнул. Опять ничего. Затем я ножичек из кармана вытащил и вроде как пощекотал этого типа. Даже мускул никакой не дрогнул. Только вот что удивительно, сэр. Он хотя и синий был весь, и холодный как рыба, а в моих мозгах застряло, что он все-таки не совсем мертвый был, в моем-то понимании. Конечно, меня страх пробрал, это точно. Прямо волосы на голове зашевелились, когда я сообразил, что очутился в компании этого приятеля полудохлого, чтоб его черти забрали. Не довелось мне с такими раньше встречаться.

– А пульс вы не пощупали?

– Признаюсь, сэр, это было для моих нервов уж слишком. Но я другое дело сделал, получше того. Капюшон с него скинул.

– И увидели голубую нитку!

– Да, сэр, его рот был зашит голубой ниткой, грубая работа, скажу я вам, а шов – свежий.

– А глаза?

– Глаза закрыты были, только веки зашиты не были.

– Он дышал?

– Дайте Ларри договорить, Дойл, – укоризненно произнес Спаркс.

– Не могу сказать, сэр. Видите ли, такая роскошь, чтоб прислушиваться, дышал этот мертвяк или нет, в сложившейся ситуации была никак не для меня. Когда я хорошенько разглядел его физиономию, оказалось, что я этого типчика знал.

– Вы знали его? – изумился Дойл.

– Ну да, сэр. Лэнсдоун Дилкс, тяжеловес из Уэппинга, бывший чемпион, мы все его тогда знали, вдобавок характер у него был очень тяжелый. Ну, это пока его не сцапали, когда он шею сломал какому-то лавочнику в Брикстоне.

– Так его посадили в тюрьму?

– Еще как посадили, по обвинению в самом поганом убийстве, и отправили в каталажку на три года. Представьте теперь, как я удивился, наткнувшись на старика Дилкса в погребе в Мэйфэр, да еще с заштопанным ртом, и сидел он вроде как механический солдатик, только завести надо.

– И что вы сделали?

– Ничего не сделал. Я услыхал, как ключ в двери наверху поворачивается, и Лэнсдоун тоже услыхал, потому как глаза у него открылись.

– Открылись глаза?

– Вы не ослышались, сэр!

– И он… узнал вас? – продолжал допрашивать Дойл.

– Трудно сказать, сэр. Потому как свечу я задул и дал деру, из кладовки и в окно, и пробежал полдороги, пока не увидел, что в доме опять темно. Ну, если б мне снова пришлось там оказаться, я б то же самое сделал. Этот самый Лэнсдоун Дилкс и в старой жизни был типом неприятным, прямо скажем, его компании лучше избегать было, и могу спорить, в этом своем новом виде он вряд ли переменился в хорошую сторону…

Дойл был обескуражен услышанным.