Прохожие ускоряли шаг, оглядывались и спешили прочь отнеприятного представления. Бомжи, приятели плясуньи, поглазели, вяло похлопали,но только в первую минуту, потом им надоело, они разошлись. А парень в банданкес черепами все стоял, и даже темные очки не скрывали, что глядит он на бомжихуи только на нее. Он пристроился в двух шагах от Коли, почти у него за спиной.Лейтенант несколько раз оглядывался, заметил дорогие черные замшевые ботинки,совершенно не сочетающиеся с джинсами, футболкой и банданкой. Шнурки в ботинкахбыли почему-то белые.

«Что ж тебе, лейтенант, всякая муть лезет в голову? —усмехнулся про себя Коля. — Ничего странного в этом парнишке нет. Совершенноничего. Ну, стоит, смотрит, просто так, от скуки. Может, ждет кого-то».

Пьяная тетка между тем, продолжая отплясывать, приблизиласьк столику, за которым сидел Коля. На него пахнуло вонью. Он был в штатском, вджинсах и футболке, он был единственным человеком в кафе, тетка, вероятно,угадала в нем благодарного зрителя и решила адресовать ему свое выступление.Она протянула к нему руки с траурными ногтями, томно откинула голову, оскалилащербатый рот, по-цыгански потрясла плечами, наконец плюхнулась на стул напротивлейтенанта и цапнула со стола пачку сигарет. Вместо того чтобы шуганутьнахалку, Коля молча уставился на нее. У бомжихи были подбиты оба глаза ирасцарапана щека.

И тут наконец до него дошло, почему он так долго тупопялился на тетку, наблюдал ее пьяную пляску, терпел истерический грохотшлягера, прихлебывал гадкое пиво, почему не давал ему покоя парень в банданке счерепами и какая между этими двумя неприятными явлениями возможна связь.

Несколько дней назад, после ночного дежурства, он курил накрыльце отделения и увидел, как вышла знаменитая бомжиха Симка со своимсожителем Рюриком, обратил внимание на живописные Симкины фингалы, а вскореузнал о сундучке с нитками из квартиры убитой и о черте с красными рожками.

Всему отделению было уже известно, что Симке из бомжовскогодома посчастливилось стать единственной свидетельницей по убойному делу и еедопрашивал следователь Бородин. Показания ее звучали до того интересно, чтоучастковый пересказывал их, как анекдот.

Коля был с детства азартен и любопытен. Он не пошел бы вмилицию, если бы не мечтал раскрыть какое-нибудь жуткое, запутанноепреступление, поймать кровавого маньяка и прославиться хотя бы на уровнеокруга. С того злосчастного момента, как он увидел первый в своей жизнинасильственный труп, в голове у него, помимо воли, включился и заработалкакой-то совершенно новый, неведомый механизм. Коля думал только об этомстранном убийстве, о сумасшедшей девочке Люсе, пытался представить, как онахватает нож и вонзает лезвие в единственного в мире человека, которому она,сумасшедшая девочка, нужна. Считала она удары или нет? Почему их ровновосемнадцать?

«Этого не может быть!» — повторял про себя Коля и несколькораз нечаянно повторил вслух, отчего жена Алена странно посмотрела на него ипокрутила пальцем у виска. Ночью ему приснилась жуткая сцена бойни.Девочка-зомби с оскаленным черным ртом, молодая женщина в розовом халате иузорчатых носочках, черт с рожками, сонное пухлое лицо следователя Бородина.Сон этот был настоящим кошмаром, но ровным счетом ничего не значил. Коляпроснулся, вышел покурить на кухню. Он считал себя сильным, а оказался слабым,чувствительным, как барышня позапрошлого века, и поэтому стал раздражать самогосебя.

«Если все-таки не она, если приходил гость с конфетами ицветами, почему Коломеец была в халате? Не ждала гостя, вышла из ванной, и онтут же набросился на нее? Допустим, у тетушки был шок. От неожиданности она неуспела крикнуть. Почему, в таком случае, не закричала Люся? Восемнадцать ударовтребуют времени, Люся должна была понять, что происходит».

Это были даже не мысли, а невнятное омерзительное бурчание вмозгах, как бывает в животе от сырой капусты. Люся дала довольно верноеопределение, когда рассказывала, что происходит от укола.

«Мне пока никто психотропных препаратов не колол, но еслитак пойдет и дальше, то вскоре у меня окончательно съедет крыша», — с тоскойподумал Коля и протянул бомжихе кружку с пивом.

Симка жадно выпила и, перекрикивая музыку, спросила:

— А пожрать дашь?

Коля молча пододвинул к ней тарелку с половиной чебурека.Сима слопала за минуту. Музыка кончилась так же внезапно, как началась, и сталоудивительно тихо. Сима ладонью вытерла жирный рот. Потухшая сигарета лежала впепельнице, она схватила окурок и хотела уйти, но лейтенант приветливоулыбнулся и произнес:

— Ну как, Сима, черт больше не являлся?

— Какой черт? Ты что бормочешь, мальчик? Совсем сдурел? —прошептала Сима, вытаращив глаза, и быстро перекрестилась трясущейся рукой сзажатым в пальцах окурком. — Думаешь, раз я такая, со мной все можно?

— Ну тот, с красными рожками. Помнишь, ты рассказывала? —уточнил Телечкин и мысленно обматерил самого себя.

Сима несколько секунд глядела на него разноцветнымиотчаянными глазами, наконец вскочила и кинулась прочь, прихватив со стола пачку«Честерфильда», в которой оставалось еще штук десять сигарет.

Коля не стал за ней гнаться и окликать не стал. Зачем? Чтобырасспросить ее о черте, который может и существует только в ее алкогольномвоображении? Или чтобы отнять свои сигареты?

Настроение у него испортилось окончательно. Он давно долженбыл вернуться домой с полными сумками, но зачем-то потерял столько временихотел отдохнуть, выпить пивка, а получилось черт знает что. От чебурека с пивомуже начал побаливать желудок, бомжиха стащила сигареты и удрала. Парень вчерном тоже исчез. Коля встал, но, вместо того чтобы идти на рынок, отправилсяв другую сторону, к бомжовскому дому, в котором жила Сима.

Он шел проходными дворами и заставлял себя не спешить,уговаривал, что просто хочет погулять немного. Он ведь не сошел с ума, несобирается влезать в расследование, которое его совершенно не касается.Конечно, нет! Делать ему нечего…

На детской площадке, у мусорных контейнеров, он остановилсяи подумал, что именно здесь Симка увидела черта, а потом Бородин увидел Симку.

«Разумеется, все это полный бред. Лилию Коломеец убила еесумасшедшая племянница. На то она и сумасшедшая. Нет никакого маньяка.Восемнадцать ножевых ранений ничего не значат. Трижды шесть — восемнадцать. Тришестерки — знак сатаны. Ну и что? На фига мне эта арифметика-каббалистика? Дебильнаядевочка просто била тетю ножом и не считала удары».

Коля заставил себя сесть на лавочку. Полуденное солнцелилось сквозь матовую пыльную зелень. В песочнице дрожали ослепительные блики.Было душно, вероятно, приближалась гроза. Коля машинально полез в карман засигаретами, но тут же вспомнил, что пачку утащила бомжиха, огляделся в надеждестрельнуть курево у какого-нибудь прохожего, но вокруг, как назло, не было нидуши. Он собрался уходить и тут увидел парня в банданке. Тот был без очков.Светло-карие глаза равнодушно скользнули по лицу лейтенанта.