До шестого пункта Лидия Николаевна не дошла, поморщилась иперевернула страницу. Она впервые в жизни держала в руках издание такого рода ине понимала, как можно добровольно покупать подобную дрянь. Бесстыдно глумливыйтон текстов, ядовитые краски, вампирские физиономии кумиров и тут же сплетни обинтимной жизни этих кумиров, поданные с таким убийственным сарказмом, словноречь идет о мелких жуликах.

— Нет, это определенно хуже, чем любая порнография, —проворчала Лидия Николаевна, откладывая журнал, — бедный Илюша, сколько емуприходится потреблять всякой информационной дряни.

Работа сына была огромной и чуть ли не самой важной частьюее жизни. Лидия Николаевна не упускала случая осторожно заглянуть втаинственный и жутковатый лабиринт очередного расследования. Сама она всю жизньзанималась изобразительным искусством, была доктором искусствоведения, иногдаей приходилось разгадывать авторство безымянных полотен, проводить экспертизу,разоблачать подделку под руку какого-нибудь гениального мастера, и в этом было определенноесходство ее работы с работой сына. Она любила логические головоломки, и не былодля нее большей радости, чем уловить внимательный, сосредоточенный взгляд сына,когда она за ужином, как бы между прочим, выдавала ему какой-нибудь оченьдельный совет.

Лидия Николаевна чувствовала, что сын сейчас в тупике. Онничего не рассказывал, не делился, только сообщил о восемнадцати ножевыхранениях и единственном фигуранте, дебильной девочке-сироте, которая к тому жеоказалась беременной. Гаденький журнал попал к нему в связи с расследованием.Лидия Николаевна принялась заново листать его, просматривать страницы болеевнимательно и наконец, дойдя до последней, заметила маленький крестик противодной из фамилий в списке сотрудников журнала. Карандаш Ильи Никитича аккуратновыделил из списка заместителя главного редактора Солодкина Олега Васильевича.

Кроме журнала, на столе лежала хорошенькая дамская записнаякнижка в кремовом переплете из натуральной мягкой кожи. Лидия Николаевнамашинально отметила про себя, что такая вещица может принадлежать даме схорошим вкусом и довольно высокими запросами. Она стала не спеша листать книжкуи, дойдя до странички с буквой "С", наткнулась на ту же фамилию.Солодкин Олег. И семь цифр телефонного номера.

Лидия Николаевна несколько минут сидела не двигаясь уписьменного стола. В голове пульсировало: «Солодкин… Солодкин…» Это своего родамучение, когда какое-то имя кажется знакомым и никак не можешь нащупать, откудаоно взялось. Вспомнить было необходимо, это могло серьезно помочь Илюше, ЛидияНиколаевна нервничала, напрягала память, наконец вскочила, кинулась в своюкомнату. Извлекла из ящика полдюжины старых телефонных книг и приняласьпросматривать их, открывая каждую на букве "С". Но никаких Солодкиныв старых книжках не числилось. Лидия Нике на чуть не заплакала от досады.

«Может быть, я принимаю желаемое за действительное? Я просточувствую, что Илья в тупике. И мне ужасно хочется хоть чем-то помочь, —подумала она. — Совсем не обязательно, что я когда-то знала человека с такойфамилией. Могла услышать в каком-нибудь разговоре. По радио, по телевизору,могла встретить в книге, в газете, мало ли где! Теперь ни за что не вспомню. Даи вовсе не факт, что в голове моей не крутится привидение, тень случайногооднофамильца этого самого Олега Васильевича, заместителя главного редактораидиотского журнала».

Но, подумав так, она не успокоилась и продолжала повторятьпро себя проклятое, навязчивое сочетание звуков.

Психиатр Института им. Сербского Евгения Михайловна Руденкождала следователя Бородина на лавочке в сквере неподалеку от института. Ничегонового о состоянии Люси Коломеец она не могла ему сообщить, все было ужесказано по телефону, но Бородин настаивал на встрече, и она не возражала,прежде всего потому, что отлично понимала его беспокойство. Если Люся неубивала, то где-то бродит настоящий убийца, и не просто убийца, аманьяк-серийник, умный, хитрый, неуловимый, как призрак. У Евгении Михайловны,которая на своем веку вдоволь нагляделась на монстров и моральных уродов, примысли о нем становилось холодно в желудке. Она чувствовала, что это тольконачало и будут еще жертвы.

Она постоянно ловила себя на том, как было бы удобно, нехлопотно и не страшно, если бы следствию удалось установить, что восемнадцатьножевых ранений нанесла психически больная девочка и нет никакого маньяка.Девочку надо изолировать, поместить в спецлечебницу тюремного типа, и там онасгинет вместе с памятью о жутком убийстве.

Все просто и вполне логично. У подростков, страдающихврожденным слабоумием, довольно часто наблюдаются приступы немотивированнойярости. Критический возраст обостряет все беды умственной неполноценности,получается взрывоопасная смесь. Дебилка зверски убила единственного близкогочеловека. Если тетя брала ее на время, она могла накопить злобу, что не берет ксебе навсегда, ведь неизвестно, как ей жилось в лесной школе, которую, кстати,до сих пор не удалось найти и при любом упоминании о которой Люся замолкаланадолго, прекращала отвечать на вопросы. Возможно, Люсе было там очень плохо,ее дразнили, над ней издевались более здоровые и сильные дети, и тетя была длянее единственным человеком, способным изменить это. Не исключено, что поводом кагрессии послужил какой-нибудь резкий разговор. Люся требовала забрать еесовсем, не хотела возвращаться в казенное заведение, но тетя отказала ей, идевочка впала в ярость. Но могла и просто так убить, без предварительногоразговора, без повода и внутренних мотиваций. Что-то там сдвинулось в еебольном мозгу, и она схватила нож, а потом испугалась и легко призналась вубийстве. Она дебилка, от нее всего можно ожидать.

Ну да, просто и логично. Именно так рассуждал убийца,убеждая или вынуждая Люсю взять вину на себя.

Экспертная комиссия, возглавляемая Евгенией Михайловной, досих пор не имела возможности ознакомиться с историей болезни Люси, и ребенок,подозреваемый в зверском убийстве, предстал перед врачами как бы голышом, безсопроводительных документов. Не нашлось пока ни одной бумажки, кромесвидетельства о рождении, и не было ни одного взрослого, который мог бысообщить о Люсе Коломеец хоть что-то внятное. Опытные подростковые психиатрыпребывали в некоторой растерянности. Они не имели анамнеза, то есть не моглиопереться на мнение коллег, наблюдавших девочку с рождения, и должны былиначинать с нуля.

Перед ними был толстый, испуганный, тихий подросток женскогопола в спелых прыщиках. Бросалась в глаза общая нескладность, некрасивость,связанная с переходным возрастом, но никаких явных физических уродствобнаружено не было. Нормальная форма и размер черепа, пропорциональное телосложение,внятная, осмысленная речь. То есть без анамнеза, что называется, на глазок,трудно было с уверенностью утверждать, что девочка страдает врожденнымслабоумием. Диагноз «олигофрения в стадии дебильности», возникший сам по себе,брошенный врачом психиатрической «скорой», вдруг стал таять, испаряться,вызывать серьезные сомнения. Нет изначального медицинского приговора, значит, иболезни, возможно, нет. Люсю проверяли по специально разработанной системетестов, и картина получалась довольно странная. По результатам тестированиявыходило, что Люся нормальный ребенок, способный мыслить абстрактно и образно.Для олигофренов это исключено.