— За потраченное здоровье мне обидно. Ты дажене представляешь, как мне его жаль.

Галина с трудом сдерживала слезы.

— Если бы я только знала, что ты есть. Если быя могла предположить о твоем существовании!.. Все было бы совсем по-другому.Совсем… Не было бы этих операций, больниц, закрытых клиник. Этих унижений,оскорблений и насмешек. Если бы я только знала… Если бы.. Я погладила Галину пощеке и вдруг подумала о том, что когда-то на этом месте была мужская щетина.

— Кабы знать, где упадешь, подстелил бысоломку. Хорошая поговорка.

— Самое главное, что актуальная, — согласиласьсо мной Галина. — Знаешь, я только с тобой получила настоящее возбуждение. Этоже нужно такое придумать! Через такое прошла. Смогла поменять пол, а влюбиласьв тебя, как самый настоящий мужик. Понимаешь, мужик?! Я больше не хочу и нежелаю быть женщиной.

Я пришла в замешательство.

— Мужиком, только мужиком! Я хочу о тебезаботиться, оберегать, любить, доставлять удовольствие в постели и… хвастатьсясвоим членом, которого, к моему великому стыду, у меня уже нет. Я хочу на тебежениться. Хочу быть твоим мужем, отцом твоего ребенка. Я смогу пойти надостойную работу в фирму своего отца. Он мечтал о наследнике, который быпродолжил его дело. Тебе не нужно будет работать. Зарабатывать деньги буду я. Вконце концов, эта обязанность мужика. А ты будешь сидеть дома, заниматься собойи ребенком. У нас все получится. Ты увидишь, получится. Мы будем нормальнойсемьей, не хуже других. Как только вернусь на родину, приду к отцу и попрошуденег на операцию, чтобы сменить пол. Он обрадуется и поймет, что его сындалеко не педик. Он даст мне эти деньги. Только мне придется еще побыть вАмерике, чтобы завершить этот курс лечения.

— Галя, ты понимаешь, что говоришь?!

— Конечно. Я все понимаю. Даже больше, чемхотелось бы… Я уже приняла решение. С сегодняшнего дня я заканчиваю приниматьженские гормоны. Хватит, напринималась.

— А какие ты будешь принимать, мужские, чтоли?

— Никаких. Мужские пока нельзя. Иначепроизойдет страшная ломка, и я просто загнусь. Я не хочу быть ни лесбиянкой, нитранссексуалом, и никаким другим хреном моржовым. Я хочу быть нормальныммужиком. Обыкновенным мужиком, каких тысячи.

Галина нежно притянула меня к себе ипоцеловала в губы. Я томно вздохнула и, не удержавшись, ответила ей.

— Я люблю тебя, — донеслось до моего сознания.— Господи, ты даже не представляешь, как я тебя люблю.

В этот момент заплакала малышка, и я бросиласьк ней, чтобы покормить. Галя сидела рядом и не сводила с меня глаз.

— Ты очень красивая, — прошептала она.

— Да какая я сейчас красивая, после родов.

— Ты будешь самой красивой любой, потому чтолюбимая женщина всегда самая красивая и самая желанная.

Дочурка уснула, я положила ее на диван ипосмотрела на часы. Полночь. Самое время заняться тем, что не должно привлекатьвнимание людей. Галина словно прочитала мои мысли, встала.

— Ты отдыхай. Тебе нужно набираться сил, а япоехала к мотелю. Попробую найти труп и позаимствовать у него двадцать тысячдолларов.

— Я поеду с тобой.

— Как это?

— Так это.

— А ребенок?

— Ты же видела, что я только что накормиламалышку. Она будет спать до следующего кормления.

— Нет. Так не пойдет, — Галина замоталаголовой. — Ты останешься. Сейчас ты больше нужна своему ребенку, чем мне в этомгрязном деле. Сиди дома и жди моего возвращения. В конце концов — ты женщина.Не женское это дело, по ночам трупы выкапывать.

— Можно подумать, что ты мужчина, — язамолчала, поняв, что невольно позволила себе чудовищную бестактность.

Я не сомневалась, что Галине мои слова былиочень неприятны, но она смогла это скрыть.

— Ты никуда не пойдешь, — повторила она. — Ясправлюсь сама.

— А если ты не вернешься, что я буду делать?

— Вернусь.

— Ты не ответила на мой вопрос. Если ты невернешься, что мне делать одной в чужой стране? Без документов, без денег, безязыка, с грудным ребенком на руках?

— Я вернусь, — по-прежнему упиралась Галина.

— Я должна быть с тобой. Динуля накормлена,она будет спать. Ты же знаешь, она просыпается только тогда, когда хочет есть.Сейчас она сыта. Можно взять ее с собой.

— Ты что, совсем чокнутая?

— Пока нет. Но я ею непременно стану, кактолько останусь одна и пойму, что ты больше никогда не сможешь мне помочь…

Я замолчала и всмотрелась в Галино лица Онобыло очень усталое, ее волосы были растрепаны, а красные прожилки в глазахговорили о том, что она уже давно не высыпалась по-человечески. Ее широкораскрытые глаза смотрели на меня в упор, но словно меня не видели. В нихчиталась осуждение за то, что я не иду на уступки. Я подошла к ней вплотную ивзяла ее за плечи.

— Галя, ну пожалуйста. Вдвоем мы быстрее справимся.У меня больше нет живота, значит, теперь я могу прекрасно орудовать лопатой.

— Для меня слово женщины — закон, — грустноулыбнулась моя подруга, а быть может, уже и друг. Признаться честно, я уже саманичего в этом не понимала. Это стало не важно. Самое главное, что это оченьблизкий человек, которому можно довериться.

— Бог мой и почему я связалась с чокнутой, —повторяла Галина.

Чтобы скрыть беспокойство, я улыбалась, то идело бросая настороженный взгляд на американского таксиста.

— Ну, что ты лыбишься? Бросила грудногоребенка одного и еще улыбаешься!

— Я его не бросила. Я сама переживаю не меньшетвоего, но я же знаю, что без денег ни я, ни мой ребенок не выберемся.

Остановившись метров за двести от мотеля, Галярассчиталась с таксистом и протянула мне руку, чтобы помочь выйти из машины.

— Видишь, кое-какие мужские привычки я ещепомню, — произнесла она с вызовом.

У входа в мотель Галя посмотрела на часы исказала:

— У нас с тобой ровно три часа.

— Почему ровно три?

— Потому что грудного ребенка кормят каждыетри или четыре часа.