Не хотелось вспоминать, каким трудным вышел разговор с Сашкой, как он упирался, и как ревела она, не представляя, как будет жить без него, своего Ботаника. Умирала от мысли, что его мать всё равно их разведёт, как и пообещала. Капля камень точит. Так и она будет капать на мозги единственного сына, пока не добьётся своего. Внушение — страшная штука. А Сашка… Что Сашка? Он сын и мать у него одна, а у Ольги никогда не повернётся язык сказать ему: «Не слушай, брось её, обойдёмся». У неё не хватит сил выстоять между матерью и её единственным сыном. Глубоко в душе она соглашалась с Ниной Аркадьевной: Сашка должен стать отцом своего родного ребёнка, а не приёмного. Сашка достоин счастья как никто другой.

И Ольга сдалась.

Через пять месяцев они, вымотав друг друга вспышками неприязни, чередующимися с приступами необузданной страсти, развелись с Сашкой. Он уже не цеплялся за неё, она — за него, в один миг став чужими людьми. Так бывает. Так должно было произойти.

Спустя полтора года она встретила его в центре города, где открылся новый супермаркет. Он шёл, довольно улыбаясь и бережно держа под руку молоденькую беременную женщину, жадно и некрасиво поедающую мороженое.

Ольга долго смотрела им вслед и… плакала. Завидовала? Пожалуй. Сашка скоро станет отцом и он уже счастлив. Она не держит зла на Нину Аркадьевну за те слова, которые она бросила ей в лицо в материнском отчаянии. Никогда не держала. Любая мать желает своему ребёнку только добра и всё делает для того, чтобы он стал счастливым. Ольга? Она не одна: есть сестра, племянник, родители, которые поддержат и помогут. Она спокойна и тоже по-своему счастлива среди книг и хороших людей, которые её окружают.

Лёжа без сна в чужой постели, Ольга уже не плакала. Было больно за себя: она никогда не сможет познать счастье материнства. Было больно за Шэйлу: она ушла из этого мира, лишившись ребёнка. От пронзившей догадки Ольга села на постели.

Всё не так!

Она может стать матерью! Её величество Судьба дала ей шанс стать счастливой, вселив её душу в опустевший сосуд чужого тела. Здорового тела!

Она вновь ощупала живот, убеждаясь, что ненавистного шрама нет. Впервые в этом новом для неё мире Ольга тихо рассмеялась. Она получила в награду тело — именно в награду и никак иначе! — и обязательно станет матерью. У неё есть муж, дом, материальные блага. Её ребёнок будет любим, и вырастет в достатке. Мечты побежали дальше. Она видела себя в окружении уже троих детей и, конечно, в обществе любимого и любящего её мужа. Но сколько она ни всматривалась в лицо мужчины, держащего её за руку, так и не рассмотрела его. Фигура смазалась и растаяла в голубоватой предрассветной дымке. Сон сморил, когда в ещё спящем доме не слышалось ни звука, но воздух уже наполнился запахами наступающего утра. Где-то скрипнула половица и стукнула дверь, потянуло дымком.

— Спит? — донеслось до неё издалека. — Позднее утро ведь. А чай? Пора…

Повелительный мужской голос перебил женский, бросив в ответ что-то угрожающее, и голоса стихли. Звякнула чашка, чиркнула спичка. Лёгкие «виконтессы» наполнились запахом ночной фиалки, а сознание — ожиданием чуда.

Мадди вошла в кухню, водрузила на длинный кухонный стол поднос с завтраком для виконтессы и убрала с него тарелки.

Кухарка застыла с солонкой в руках над формой для запекания, дно которой было уложено филе трески. В недоумении подняла редкие рыжеватые брови.

— Миледи что-то не понравилось? — спросила она, бегло осматривая нетронутую еду.

— Миссис Пруденс, миледи ещё спит, — ответила Мадди задумчиво.

— Время второго чаепития, а… её милости разве стало хуже? — захватив горсть соли, кухарка, не глядя, посолила рыбу. Выискивая на столе перечницу, повернула голову к судомойке: — Энн, подай хлебные крошки, мускат и петрушку.

Худенькая невысокая девушка лет восемнадцати — с голубыми глазами на рябоватом круглом лице и в низко надвинутом на глаза чепце — бросила в миску выпотрошенного цыплёнка, подала требуемое и внимательно прислушалась к разговору.

— Я бы не сказала, — пожала плечами Мадди. — Просто ещё спит.

— А почему уехала сиделка? И доктор Пэйтон не пожелал остаться до утра? Даже отказался от своего любимого рома, — допытывалась кухарка. Вытерев руки полотенцем и шмыгнув покрасневшим носом, она затянула туже завязки на переднике.

Уже несколько дней пятидесятилетняя миссис Пруденс чувствовала себя неважно. Несмотря на свой здоровый цветущий вид, последние два года она страдала одышкой. Теснота в груди и нехватка воздуха заставили её обратиться к доктору Пэйтону. Тот рекомендовал ей пить настой из цветков календулы.

— Так он же гонит мочу! — воскликнула она тогда, помня, как её сестра из деревни пила этот настой при воспалении в почках.

— Вам и надо гнать мочу для вывода лишней жидкости из организма.

— Почему вы решили, что жидкость у меня… кхм… лишняя? Мне же воздуха не хватает и щемит в груди. Вот так, — для наглядности она потёрла объёмную грудь и глубоко вдохнула. Натужно краснея, задержала дыхание.

Пэйтон, выпятив живот, откинул голову назад и уставился на колышущуюся грудь кухарки, когда та закашлялась. Она уткнула лицо в полу передника, а мужчина укоризненно покачал головой:

— Милейшая, вам нужно понизить давление на сердце и устранить застой жидкости в организме, а также избегать больших нагрузок на ноги. Знаете ли, сердце — это вам не паровой двигатель.

Строгий вид доктора и его недовольно поджатые губы заставили миссис Пруденс примолкнуть.

— Вам виднее, — согласилась она, тяжело вздыхая, на этот раз массируя место под грудью в области сердца. Всё же она не понимала, как настой из цветков календулы может быть связан с одышкой?

— Миссис Пруденс, запомните, одна столовая ложка три раза в день и ни в коем случае больше, — произнёс мужчина назидательно, принимая от пациентки плату за консультацию.

Кухарка моргнула, приходя в себя. То, что граф Малгри отказался от услуг доктора — плохой знак. Может быть, и её недомогание как-то связано с его неправильным определением её недуга? И всё же:

— Почему уехал доктор Пэйтон?

Мадди, убирая поднос на полку под столом, сердито выдохнула:

— Откуда я знаю.

— А что ты такая сердитая? — послышалось из-за тонкой перегородки, и в кухню, вытирая влажные губы салфеткой и одёргивая жилетку, вошёл лакей. — Раньше охала, что миледи не отпускает от себя ни на минуту, а теперь недовольна, что делать нечего.

Он прокашлялся в кулак и обошёл стол с другой стороны. Не дожидаясь ответа, вышел из кухни. Высокий длинноногий тридцатичетырёхлетний Винс служил в поместье третий год и пользовался заслуженным уважением. Он имел безупречную рекомендацию от предыдущих хозяев, уехавших на жительство в Америку, и гордился своей представительной внешностью. Полагал, что исключительно благодаря своему росту и белокурым напомаженным локонам, хозяйка предпочитает именно его видеть своим сопровождающим в походах по магазинам. Принимая почту от почтальона или открывая дверь гостям, он всегда вёл себя сдержанно и с достоинством.