– Ну… Обыкновенная, пластиковая, полгорода с такими ходит.Разноцветная, рисунок фиолетовый, ручки желтые. Такая страхолюдная – жуть. Яеще удивился, как это Оля ходит с таким убожеством, она всегда очень элегантноодевалась, следила, чтобы все было в тон, чтобы цвета соответствовали. Если ужона носила что-то в таких сумках, то это всегда были фирменные пакеты издорогих магазинов. Короче, я хоть и злой был, но понимал, что в ее розовомкостюме и с такой сумкой появляться перед публикой нельзя. Оля пошла к лифту, ая ей вслед крикнул: «Давай в темпе. Рудин меня убьет».

– Она пошла к лифту или побежала? – уточнил я.

– Почти побежала. Она в туфлях на шпильках была, не больноразбежишься. Но она правда торопилась, она не любила опаздывать.

Это я и без него знал.

– Когда она спустилась вниз, вы посмотрели на часы?

– Обязательно. Я вообще с них глаз не сводил. Вы ж поймите,оргкомитет на то и существует, чтобы все организовывать и отвечать за то, чтобывсе шло без срывов. Любая накладка, любое опоздание считается нашейнедоработкой. Рудин платит хорошо, но за каждую накладку делает начеты. КогдаОля спустилась вниз, было 21.18. Я схватил ее за руку и буквально потащил в зал.

– Хорошо, Геннадий. Теперь покажите нам, где стояла Ольга втот момент, когда вы посмотрели на часы и увидели, что уже 21.14.

Гольдман послушно подошел к стеклянной вращающейсядвери. – Вот здесь. Я посмотрел на часы, как только ее увидел у дверей.

– Когда вы закричали ей, что она опаздывает на пятнадцатьминут, она остановилась или продолжала идти вам навстречу?

– Да она почти бежала, я же говорил. Запыхавшаяся была,волосы растрепаны.

– Дверь лифта сразу открылась или ей пришлось ждать?

– Ждала. Я тоже нервничал, поэтому, когда она лифт вызвала,посмотрел на табло, прикидывал, сколько еще ждать придется.

– Не помните, на каком этаже был лифт?

– Где-то посередине табло лампочка горела, но где точно – нескажу. Я все-таки далеко от лифта стоял. Да и не запоминал специально, недумал, что пригодится.

– Конечно, конечно. Ну что ж, Гена, спасибо вам.

Гольдман ушел, не скрывая облегчения, а мы с Сергеем засекливремя и начали воспроизводить передвижения Ольги Доренко за четыре минуты, с21.14 до 21.18. Отошли к стеклянной входной двери и быстрым шагом направились клифту. Когда дверь кабины открылась, поднялись на 16-й этаж, где находилсяномер Ольги Доренко и Люси Довжук. Номер был в самом конце необозримо длинногокоридора. Подойдя к двери, я торопливо вставил ключ в замочную скважину. Ключне поворачивался. Я стал дергать им вправо и влево, но замок, судя по всему,заело.

– Здесь замок сломан, – сказал стоявший у меня заспиной Лисицын. – Мы тоже всякий раз мучаемся.

Наконец ключ провернулся, я распахнул дверь, сделал жеструкой, словно зашвыривая с порога сумку на кровать, закрыл дверь и запер. Какни странно, при обратном движении замок не заедало. Почти бегом мы ринулисьназад к лифту, спустились вниз, в гостиничный холл. Семь минут.

– Не получается, – констатировал я. – Давайпробовать еще раз с учетом того, что Ольга могла суметь открыть дверь номера спервой попытки.

Мы повторили маршрут, на этот раз не пытаясь справиться сзамком, а просто остановившись возле двери и выждав шесть-семь секунд – ровно столько,сколько нужно, чтобы ловко открыть замок, швырнуть сумку в комнату и захлопнутьдверь. И снова у нас получилось намного больше четырех минут.

– Погоди, Сережа, все не так, – вдруг сказал я. –Ведь Ольга не подходила к портье за ключом. Стало быть, она рассчитывала, чтоЛюся в номере. Но Люся-то была на пресс-конференции. Ольга очень торопилась имогла сообразить это, только поднимаясь в лифте. Тогда она могла вообще идти нек себе в номер.

– А куда?

– А черт его знает! – в сердцах бросил я. – К любовнику,например. Он, кстати, мог жить на одном из нижних этажей.

– А кто ее любовник?

– Да кто ж это знает! – рассмеялся я. – На этихфестивалях идет повальная случка, трахаются все и со всеми. Кто же знает, ктобыл партнером Ольги в тот день. Только, может быть, Люся, но и ее теперь неспросишь.

– Не знаю, Владислав Николаевич. – Сережа с сомнениемпокачал головой. – Не вяжется.

– Что у тебя не вяжется?

– Если в это время шла пресс-конференция, то как Доренкомогла быть уверена, что застанет кого-то в номере? Я так понял, что в это времяучастники фестиваля по номерам не сидят, они или с прессой общаются, или гудятв ресторане. На кого же Доренко могла рассчитывать?

– Правильно, Серега. Ни на кого. Или на того, кто всегда наместе, у кого номер постоянно открыт. Оргкомитет или пресс-бюро.

Оргкомитет находился на втором этаже, поэтому мы начали снего. Это был большой двухкомнатный номер, где круглосуточно кто-нибудьдежурил, трещал телефон, жужжал факс. Мы беспрепятственно вошли в открытуюдверь и стали объяснять молоденькой девушке с мальчишеской стрижкой, зачемявились. Она согласно кивнула и вместе с нами принялась искать сумку,фиолетовую с желтыми ручками. Сумка нашлась, хотя на поиски ушло довольно многовремени. С трудом сдерживая возбуждение, мы заглянули в нее и разочарованновздохнули. В сумке лежали чьи-то мокрые плавки и полотенце.

– Чья это сумка? – спросил Сергей у девушки.

– По-моему, Саши Грозовского, он вечно забывает повеситьплавки сушиться, а потом жалуется на свою забывчивость.

– И давно у него эта сумка?

Я все еще не оставлял надежду, что это могла быть сумкаДоренко, которую та забросила второпях в комнату оргкомитета и которую потомкто-то нашел, содержимое куда-то выложил и стал носить в ней купальныепричиндалы.

– Ой, ну я не помню. Кто на это внимание обращает?

– А где сейчас Грозовский?

Она пожала плечами, всем своим видом показывая, что в ееобязанности не входит следить за сотрудниками и тем более за чужими сумками.

На поиски Саши Грозовского ушло часа два. Как оказалось, этидва часа мы потеряли впустую. Сумку он купил в киоске возле гостиницы неделюназад.

Понурые и расстроенные, мы поднялись на 16-й этаж впресс-бюро. Их комната находилась в самом начале коридора, рядом с лифтом, идверь была открыта нараспашку. Я осторожно заглянул в помещение, где цариласуета и стоял гвалт. Фотографы, корреспонденты, редакторы, корректоры сиделидруг у друга на головах и готовили очередной выпуск ежедневногочетырехполосного «Вестника кинофестиваля». Я не стал ни с кем заговаривать, темболее что на меня никто внимания не обратил, а просто шагнул в прихожую иоткрыл дверцы стенного шкафа.

Сумка лежала на полке. Фиолетовая с желтыми ручками. Я былсовершенно уверен в том, что это – та самая сумка, а не просто похожая, какнайденная в номере оргкомитета. Осторожненько закрыв шкаф, я на цыпочках вышелв коридор.