— Больше больно не будет. Всю боль мы взяли на себя.

— Нет, нет, нет-т-т… — рыдая от жалости к малышам, я кричала и размазывала по глазам застилавшие слёзы. — Я не смогу, я не справлюсь, я не маг жизни, я даже не разрушитель, к коим меня причислили. Если я попробую то, чего вы просите, то убью их всех. Вы понимаете? Задумайтесь на секунду — всех до одного. И на этом не остановлюсь, я заберу ваши жизни, жизни ваших друзей и жизни ваших врагов — варваров. А если меня не остановят, то жизнь вашего мира, включая чёрствого духа, траву, облака, землю… Останется только серый безжизненный камень, — запугивая собравшихся равнов лесных, всхлипывала я.

Вой заголосивших матерей перекрыл мой плач, и я сдалась. Подняв голову вверх, зажала родовой кулон в кулаке и со всей силой, на что были способны мои лёгкие, закричала:

— Джиниус Квадро I, властью, данной мне заключённым между нами договором, я призываю тебя. В последний раз.

Тотчас передо мной стоял Джинни в полный рост, в своих синих свободных шароварах, с голым торсом, по которому бегали клубящиеся надписи.

— Так уж и последний, — усмехнулся джинн. — Ещё один есть, если меня память не подводит.

— Не зли меня, Джиниус. Ты сам знаешь, почему последний, — и, утирая слёзы, бросилась к нему на грудь.

— Ангелиночка, где болит? — обеспокоенно посмотрел он на меня и тут же с подозрением обвёл взглядом рядом стоящий народ.

— Там, где никто не видит, — провела по его надписям пальцем и опять обняла.

— Кратко расскажи, как ты сюда попала, и что тебя довело до слёз.

*****

Кратко у меня не получилось. Я то и дело сбивалась, и в разговор вклинивались сафир, огр и близняшки.

Оказавшись в новом мире, мы увидели, что около пентаграммы горят четыре огромных костра, и не одного живого существа. Только решили пойти искать шутников-камикадзе, как костры зашевелились и, трансформировавшись, приняли облик людей. Поменяв внешность, они тут же бросились на колени с мольбой к богине о спасении их детей. Причём спасать надо было от них самих. И от степных варваров. И от оседлых соседей-магиков. Всё было непонятно и сильно закручено… в спираль ненависти и соседской жадности до чужих земель и богатств.

Этот мир испокон веков принадлежал только им — равнам лесным, огромным кострам, что властвовали и над степями, и над лесом, и даже над океаном.

Им не нужен был быт, дом или другие инфраструктуры. Они были вольными, подобно ветру, сотни лет спокойно перемещались по миру. Первые полгода они жгли всё, что их заинтересовывало. Сжигая любую травинку, они добавляли частичку своей магии. Сгорая, травинка оставляла после себя золу, как удобрение, и маленькую слезу — небольшой красивый кристаллик. Дерево после сожжения оставляло большой кристалл. На вторые полгода равны лесные, собираясь группами и прячась в пещерах, впадали в спячку.

На момент заселения их земель существами из других миров вся поверхность земли была усеяна миллионами прозрачных слёз.

Не прошло и ста лет, как пришельцы опустошили запасы кристаллов, собрав и продав их как редкие ингредиенты всем желающим. Запасы заканчивались — цена увеличивалась.

В период спячки равнов весь мир просыпался, из пепла вырастали огромные заросли деревьев и поляны цветов. Ко времени их пробуждения рост замедлялся, урожай был собран, амбары пришельцев ломились от еды и леса. Следующие полгода те магики, что вели оседлый образ жизни, будут делать изделия из дерева и собирать слёзы после пожаров недалеко от своих поселений.

Но были и дикие кочевники-варвары, которые жили только сбором слёз: полгода собирали кристаллы, перемещаясь за кострами, а полгода, продав собранное богатство, просто отдыхали, посещали чужие миры, вели весёлый образ жизни.

Кострам ни те ни другие не надоедали, и поэтому равны не трогали своим огнём поселения пришельцев, ровно как и шатры кочевников.

Костры, как и другие магики, влюбляются, женятся, у них появляются дети. Но у детей есть небольшая особенность: с рождения и до шести лет они живут в человеческой ипостаси.

Но в этом году всё изменилось.

Не прошло и трёх месяцев со дня начала спячки, как все дети резко проснулись, выскочили из своих травяных подушек и с громким завывающим плачем приняли вторую ипостась — стали кострами. Необученные, как себя вести в этой форме, испытывающие жуткий голод и жажду пошалить, они выплыли из пещер. Родители кинулись следом, пытаясь остановить детей, но всё было тщетно: пока не наедятся и не наиграются, их не поймать.

Но это полгоря. От незнания, как вернуться в свою человеческую форму, и от переизбытка магии они могли погибнуть, потеряв свою сущность, и навсегда стать вечным безумным огнём.

Съев ближайшие леса вместе с побегами молодых ещё неокрепших и не давших семена деревьев, они ринулись в ближайшую деревню поиграть.

И теперь старейшины равнов лесных пытались успокоить деревенских, объяснить, что происходит, и просили не злить маленькие костры.

— Но как это произошло, почему они проснулись? — удивлённо спросил джинн.

— Вблизи пещеры мы поймали варвара, рассыпающего незнакомый для нас порошок. Недалекие умом магики его поджигали, а тот словно сладкая булочка, поднесённая к носу, пробуждала у малышей огненный голод. Они рассчитывали пробудить и свести с ума взрослых, чтобы мы стали пожирать леса. Им срочно понадобились кристаллы, их старейшинам предложили сделку, по выгоде втрое превышающую их годовой доход. Но у взрослых равнов иммунитет много отчего, включая растительно-магические дурманы, — пояснил старейшина равнов.

— Хорошо, другой вопрос: откуда вы узнали о Констанции? И что делает дух этого мира? Где его чёрные творки носят, почему не попросил помощи у Технического узла?

— Миры слухами полнятся. Мы магические существа, нас, может, и не интересует жизнь в других мирах, но мы умеем мысленно связываться с любым огнём в любом мире. Охранники, которые не спят и стерегут наш сон, от скуки бродили по огням других миров и увидели, что делала Констанция в мире мелких радужных козявок (не знаю точно, как тот мир называется). Они запомнили, что говорил и как рисовал пентаграмму мужчина. Повторить не составило труда. По поводу духа. Скорее всего, ещё не настала та точка невозврата, когда всему живому угрожает опасность. Они, духи, не вмешиваются в войны и раздоры магиков. Вот если бы мы сожрали всё и вся и не перестали бы жечь, разрушая плодородный слой земли, может, и вмешался бы, — вздохнул старец.

Родители замерев слушали старейшину.

— Мы не можем потерять наших детей. Если они обезумят, утратив человеческий вид, то и нам незачем будет жить. Мы отринем человеческие сущности, став такими же, как они. Тогда не останется ни оседлых, ни кочевых варваров. Наша доброта нас же теперь и наказывает: нельзя было пускать жить варваров на земли предков равнов лесных, они стали жадными, алчными до презренного золота; да и оседлые магики забирают всё больше территорий у нас, ущемляя и притесняя. Они даже не понимают, что если мы не будем сжигать траву и деревья, тем самым давая новую жизнь природе, то в одно «прекрасное утро» мы сожжём все их поселения, — закончил мужчина свой рассказ.