Херри-бой страшно покраснел: было видно, что никаких дел сженщинами он не имеет — даже с публичными.

Кроме того, Херри-бой оказался довольно прижимист, самоебольшее, что я могла из него выдоить — посещение “Макдоналдса” с обязательнойлекцией к кока-коле. Лекция была прочитана в свойственной Херри-боюзаунывно-патетической манере и сводилась к тому, что картины должны жить встранах, в которых были написаны. Только так можно сохранить экологию этихстран. Так и не дождавшись от Херри-боя обещанного чизбургера, я посоветовалаему обратиться с такой революционной идеей в местное отделение “Гринписа”.

А за три дня до аукциона появился человек, который заставилменя напрочь забыть и о Херри-бое, и о “Всадниках”, и обо всем остальном.

Человека звали Алексей Титов.

Он подъехал к галерее на роскошном представительском“Мерседесе” с двумя джипами охраны. Я даже струхнула, когда дюжие молодчики оккупировалигалерею. Но вместо слов: “Это ограбление. Всем лечь на пол”, их главарь,низкорослый сухонький азиат, произнес тривиальное: “Добрый день”. После этогопоявился сам Алексей Титов, милый молодой человек с лицом проектировщикафинансовых пирамид. И тем не менее это лицо показалось мне смутно знакомым.

— Добрый день, — продублировал он свою собственнуюохрану. — Где она?

— Кто? — опешила я.

— Картина, которую вы продаете. Говорят, она стоитбешеных денег.

— Таких бешеных, что ни один противостолбнячный уколвам не поможет, — я терпеть не могла финансовые пирамиды, моя родная теткапала их жертвой перед самой смертью.

Милый молодой человек посмотрел на меня с одобрением.

— А вы забавная штучка, как я посмотрю, — сытохохотнул он. — Давайте знакомиться. Меня зовут Алексей Титов. Вамчто-нибудь говорит это имя?

— Космонавт, что ли?

— Космонавта звали Герман, — терпеливо пояснилТитов. — А меня зовут Алексей Алексеевич. Хочу купить у вас картину.

— Аукцион будет через два дня.

— Никаких аукционов. Беру не глядя.

— Вы коллекционер? — это был праздный вопрос: дажепуговицы на пиджаке выдавали в нем нувориша, поднявшегося в 1991 году напоставках цитрусовых.

— Возможно.

Все ясно, если ты что-то и коллекционируешь, так это неправедные денежки и заказы на устранение конкурентов.

— Боюсь, наша картина вам не по карману, —подначила я Титова, не подозревая, что наношу ему личное оскорбление.

— Сколько?

— Миллион двести долларов, — зажмурившись,выпалила я: Лавруха бы мной гордился.

— Вам чек или наличные? — осведомился чертовнувориш.

— Миллион двести — это начальная цена. Возможно, кто-топредложит больше.

— А вы сами что предложите?

— Могу предложить кофе, — ляпнула я. — Растворимый.

— Валяйте растворимый, — он посмотрел на меня синтересом.

Этот интерес касался меня самой — моих рыжих волос, Жекиногоасексуального костюмчика, с которым я почти сроднилась, и туфель на шпильках,нестерпимо натиравших ноги.

— Как вас зовут? — наконец-то удосужилсяпоинтересоваться он.

— Екатерина Мстиславовна.

— Отчество, я думаю, мы опустим. А все остальное меняустраивает. Что вы делаете сегодня вечером?

— Ничего не выйдет. Картина не продается доаукциона, — опыт последних дней подсказывал мне: держи глухую оборону,даже если твои псевдовоздыхатели и охотники за картиной по совместительствупредложат тебе недельный тур на Мартинику.

— Оставим картину, — в голосе Титова проскочилинотки нетерпения. — Что вы делаете сегодня вечером?

— Хотите предложить мне казино? Или ночной клуб сострип-шоу?

— Сегодня в Капелле грузинские духовные песнопения. Несоставите компанию?

Я прикусила язык: неудачный пассаж о стрип-шоу показал, чтодешевкой выгляжу я, а не он. Так ничего и не ответив на его приглашение, яотправилась в кабинет, повернула ключ в замке и уставилась на себя в зеркало.

Я не проделывала подобного со времен Быкадорова.

Вернувшись в зал с подносом, я уселась против молодогочеловека, даже не одернув юбку.

Я не проделывала подобного со времен Быкадорова.

— Так как? — снова спросил у меня АлексейАлексеевич Титов, шумно прихлебнув эрзац из чашки. — Или грузинскиедуховные песнопения вас не вдохновляют?

— Не знаю, — искренне призналась я.

— Ансамбль “Рустави” и Смешанный хор Сионскогокафедрального патриаршего собора. Кофе у вас отвратительный. Настоящая бурда.

Его безразлично-оскорбительный тон задел меня. Я была мелкойсошкой в дешевеньком костюмчике, а он — хозяином жизни с полным боекомплектомохраны. И ему было плевать, где именно залезть под юбку понравившейся емуслучайной женщины: в ночном клубе или в Сионском кафедральном патриаршемсоборе.

— А вы, смотрю я, потомственный дворянин. И ваши предкивладели собственной яхтой уже во времена всемирного потопа.

— Возможно. О вас такого не скажешь.

Конечно, я была не только мелкой сошкой, но и строптивойвладелицей второсортной галерейки, запруженной керамическими козлами. Лишьблагодаря фантастическому стечению обстоятельств строптивая владелица оказаласьпричастной к сотням тысяч долларов. И она сделала то, что обычно проделывалПупик, если ему что-то не нравилось. Пупий Саллюстий Муциан гадил в ботинки. Ятакой счастливой возможности была лишена напрочь и потому плеснула остывшийкофе прямо в холеную морду Алексея Алексеевича Титова. Дюжие молодчики изохраны схватились за полы пиджаков, но Титов властным жестом пресек ихслужебное рвение. Он с достоинством вынул из кармана носовой платок, протер имлицо и непоправимо испорченную сорочку. И, не говоря ни слова, поднялся состула.

— Кофе действительно отвратительный. Настоящаябурда, — бросила я вслед ему и наконец-то одернула юбку.

Пошел ты!..

На пороге Алексей Алексеевич остановился, повернулся ко мнеи обезоруживающе улыбнулся.

— Жду вас без пяти семь у Капеллы.

…Остаток рабочего дня я провела в библиотеке имени Л.Н.Толстого на Шестой линии. Проштудировав годовые подписки “Коммерсанта”,“Делового Петербурга”, а также — на всякий случай — некоторые криминальныеиздания и газету “Вне закона”, я оказалась подкована на все четыре конечности.И теперь знала об Алексее Алексеевиче Титове гораздо больше, чем любая из егодевочек по вызову, не говоря уже о стационарных любовницах.

Он владел крупнейшей топливной компанией в регионе,разветвленной сетью бензоколонок и не менее разветвленной сетью супермаркетов.О таких мелочах, как ресторан и два казино, даже неловко было упоминать.