Многие из тех крестьян, которые в силу разных причин не смогли в новых местах наладить свое хозяйство, ушли в город. В это время наблюдался неуклонный подъем промышленного производства, и аграрные реформы, уменьшая число крестьян, способствовали общему экономическому развитию страны. При этом сокращение крестьянства не приводило к падению сельскохозяйственного производства, наоборот, оно заметно росло, но в этом нет ничего парадоксального: у энергичных крестьян оказывалось больше земли, которая использовалось эффективнее.

О показателях роста сельскохозяйственного и промышленного производства будет сказано позднее, а сейчас необходимо остановиться на вопросах просвещения и образования в этот период. И здесь лучше всего использовать цифры, приводимые в воспоминаниях самого компетентного человека того периода – В. Н. Коковцова, министра финансов России с 1904 года, в то время, когда Столыпин возглавлял правительство, также он сохранил пост министра финансов, когда сам стал председателем Совета министров после убийства Столыпина.

Коковцов был безупречно честным человеком, и в правдивости его воспоминаний сомневаться не приходится. В 1904–1913 годах годовой расход государственного бюджета на нужды культуры в абсолютном исчислении вырос на 305 млн руб. и составил в 1913 году 519 млн. Самое главное, что в процентах рост превысил рост всех остальных статей бюджета и составил 143 %. Для сравнения: расходы на оборону в том же 1913 году равнялись 816 млн рублей, а их рост составил 75 %[43].

В следующие 100 лет истории России не будет такого уважительного отношения государства к культурным нуждам страны. Но на что шли эти расходы? Вдруг их использовали, например, на развлечения царской фамилии или увеличение окладов чиновников «от культуры»?

Столыпиным и Коковцовым деньги направлялись на благородные цели. В мемуарах Коковцова «Из моего прошлого» утверждается, что Столыпин и Коковцов ставили перед собой даже задачу введения в России всеобщего обучения к 1920 году.

Иными словами, бюджетная политика Столыпина и Коковцова была направлена на то, чтобы в короткий срок сделать Россию самой образованной страной в мире и при этом ведущей промышленной державой мира. Подобное развитие должно было сопровождаться «параллельным ростом народного благосостояния», как писал Коковцов.

Для характеристики развития промышленности можно привести следующие цифры, которые дает Коковцов в своих мемуарах: годовое производство чугуна в 1913 году выросло почти в два раза (на 90 %) по сравнению с 1903 годом; годовое производство каменного угля в 1913 году выросло более чем в два раза по сравнению с 1908 годом; производство чугуна и угля напрямую связано с тяжелой промышленностью. Но тяжелая промышленность развивалась не в ущерб легкой промышленности. Производство хлопчатобумажных тканей в 1913 году выросло более чем на 50 % по сравнению с 1905 годом[44]. Производство сахара выросло за тот же период более чем в два раза, а производство сахара имеет прямое отношение и к легкой промышленности, и к сельскому хозяйству.

Прямым свидетельством эффективного экономического развития страны и особенно ее финансового состояния является уровень золотого запаса страны. В начале 1904 голу (перед войной с Японией) он был равен 900 млн руб., в начале 1906-го понизился до 880 млн, в конце 1913 года (перед отставкой Коковцова) составил 1680 млн, то есть вырос почти в два раза[45]. За этот же период почти в два раза (с 4 854 000 до 8 597 000) возросло количество сберегательных вкладов, открытых в сберкассах (игравших роль современного Сбербанка России); общая сумма вкладов в этих кассах возросла более чем в два раза. Таким образом, промышленный рост сопровождался ростом доходов достаточно большого числа людей[46].

Правда, Коковцову и Столыпину иногда ставили в упрек то, что значительную часть доходной части бюджета России составляли доходы от винной монополии, поскольку производство и продажа водки находилась в руках государственных предприятий. Критики Столыпина иногда даже использовали выражение «пьяный бюджет», поскольку доля этих доходов превышала четверть всей доходной части бюджета.

Винная монополия была введена еще Витте в 1897 году. У нее были два альтернативных варианта. Первый – полный запрет на производство и продажу водки, который был реализован в России в 1914 году (после отставки Коковцова), конечно, с благими намерениями избавить народ от алкоголизма. Но мировой опыт показал, что этот запрет приводит к негативным последствиям, к неизбежному росту наркомании и подпольному производству алкоголя, что влечет за собой рост преступности и создает угрозу здоровью людей. В 1919 году в США повторили эксперимент, введя сухой закон, который вызвал образование гангстерских банд и рост наркомании. Вскоре сухой закон был отменен, а вот борьба с мафией и наркоманией затянулась надолго.

Второй вариант – передача производства и алкоголя в частные руки. Но тогда очень большая часть доходов от производства и продажи водки будет поступать в карманы частных лиц и компаний, и только часть доходов будут поступать в бюджет страны в виде налогов от производителей водки. Такая система существовала в России в конце XX века, и при этом алкогольный бизнес считался самым прибыльным для частных лиц и компаний. А ведь все их доходы могли бы попасть в бюджет и в значительной части направлены на образование народа. Таким образом, винная монополия, поддерживаемая Столыпиным и Коковцовым, была наиболее мудрым и полезным решением вопроса и эффективным средством реализации той цели, которую поставили перед собой Столыпин и Коковцов, – создание великой и процветающей России.

Но это движение к процветанию России было нарушено двумя последовательными и связанными событиями: мировой войной и «большевистской катастрофой», как выразился Коковцов в своих мемуарах. И Столыпин, и Коковцов понимали, что России необходимо минимум 20 лет мирного развития, без военных и революционных катастроф. Столыпин, как-то выступая во второй Думе, произнес резкие слова, обращаясь к радикальным депутатам: «Вам нужны великие потрясения. Нам же нужна великая Россия». Эти слова были помещены на памятнике Столыпину, поставленном в Киеве, где Столыпин был убит в сентябре 1911 года.

Иногда считают, что эти слова были адресованы левым, революционно настроенным депутатам. Однако Столыпин обращался ко всей Думе, пытаясь убедить депутатов принять закон о принудительной передаче земли помещиков на отруба и хутора. Столыпин не был ни на стороне крайне левых политиков, которые толкали Россию в революцию, ни на стороне крайне правых, которые вели Россию к войне.

Коковцов, возглавивший Совет министров после смерти Столыпина, не был убит, как свой предшественник. Его просто отправили в отставку в начале 1914 года, а через пять месяцев Россия была втянута в войну, чему Коковцов твердо противился на протяжении всего своего премьерства. О том, как важна твердая позиция даже одного разумного политика, можно судить по мнению, высказанному немецким политиком Т. Бетман-Гольвегом, канцлером Германии в годы, предшествовавшие Первой мировой войне. Он уже после этой войны, принесшей столько несчастий и России, и Германии, высказал предположение, что войны могло и не быть, если бы Коковцова не отправили в отставку[47]. После этого Россия оказалась участницей самой кровавой и самой бессмысленной войны в истории человечества. У Второй мировой войны все же оказался глубокий смысл – уничтожение национал-социализма, грозившего погубить всю человеческую культуру.