* * *

— Ольга Николаевна?

Оля, едва-едва расслабившаяся и почти что стекшая по стулу на кухне, дернулась, выпрямилась и взглянула в сторону выхода на того, кто вновь побеспокоил ее. Следователь, промучивший ее оставшуюся часть безнадежно испорченного вечера, снова заглянул к ней, махнул в ее сторону уродливой черной папкой и в очередной раз напомнил:

— Жду вас завтра.

Багдасарова кивнула, а сама, стоило Митрошину скрыться, закрыла лицо ладонями. Ее жизнь отказывалась течь в обыденном русле. Она была готова к этому, но сейчас почувствовала, что просто-напросто устала. Не морально, а чисто физически. Однако, расслабляться несмотря на наступившую тишину и покой было рано.

— Вставай, Багдасарова! — скомандовала она себе, мельком окинула фронт работ и поплелась за ведром и шваброй.

Никто за нее полы не помоет, порядок в квартире не наведет, душ не примет и ночной крем на лицо не нанесет. До завтра это потерпеть не может, потому что ни свет ни заря ее поднимет Макар и… Начнутся разговоры, занятия, массаж, прогулки, сон, кормления, бытовые дела и работа.

Ольга несмотря на собственноручно написанное заявление не смогла полностью отказаться от нее. Руководство у нее было хорошее, коллектив более-менее сплоченный, подчиненные, заслуживающие похвалу и премии, но только российская действительность диктовала совсем другие законы игры и надо было держать ухо в остро — дистанционно, с появлениями в кабинете, визитами к начальству, общением и прочим-прочим-прочим. Благо то, что у ее шефов тоже были дети.

— Ну предположим работа еще недельку, а то и две успешно подождет, — проговорила она самой себе, остановившись в коридоре спустя полчаса или минут сорок после некоторых размышлений о том, что лишняя паранойя ни к чему хорошему не приведет и она просто загонит себя до изнеможения.

Багдасарова оглядела девственно чистый пол, подхватила ведерко и швабру, направившись к ванной комнате, вздрогнула от неожиданно раздавшегося звонка в дверь и кажется, что все-таки сказала те самые слова, которые запретила произносить в своем доме Золотареву.

— Смотри-ка, а наука опыта пошла ей на пользу, — проговорил примат стоило ей открыть дверь перед ним и Золотаревым.

Сделала она это не сразу только после того, как посмотрела в глазок. Но замечание и напоминание о дважды сотворенной глупости все же сделали свое дело — она вспыхнула, покраснела и рассердилась.

— Матершиник адвокат и хамло-капитан Какеготам, — начала она, оперевшись на косяк плечом и не спеша впускать этих двух, — Стесняюсь спросить, а вы что здесь делаете?

Время было позднее. Наверняка, одного дома ждала жена, а Золотарева очередная не обремененная заботами красотка. Но они были тут, стояли перед ее дверью с пакетами с зеленой эмблемой «Перекрестка» и ждали, когда она отойдет в сторону. НО… Это был ее дом и ее территория и она не собиралась соответствовать чьим-либо ожиданиям.

— Это не похоже на стеснение, — проговорил тип с трудновыговариваемой фамилией.

Ольга проигнорировала его замечание. Благодарность за его помощь была большой, но возмущение от продолжающегося хамского поведения не меньшей.

— После стольких дней ожидания ты отказываешься впускать меня? — осведомился Золотарев, сделал движение глазами, означающее «посторонись».

Она не говорила этого, хотела знать совершенно другое и в упор не замечала его игры глазами. Адвокат по семейным делам умел говорить и так, что по нему плакал суд присяжных.

— Я тебя ждала неделю назад, — легко откликнулась Оля, рассматривая их и стараясь понять, где они же были все это время кроме того, что ходили за покупками, — а сегодня наждала не только тебя, но кучу другого сомнительного народа.

Представитель «сомнительного народа» при слове «наждала» хмыкнул, но Ольга не заметила эту эмоцию. Ее уже не удивишь его мнением о ней, а употребила она это слово намерено, чтобы напомнить мальчику с дороги о его поведении и о том, что тот делает неверные выводы.

— Мне уже рассказали о твоем безрассудстве.

— Не стану уподобляться и жаловаться на кого бы то ни было.

Она приподняла бровь и была оттеснена назад в самую глубь коридора тем самым приматом, споткнулась о злосчастное ведро с грязной водой, а то не удержалось, опрокинулось на бок и залило прихожую, тем самым сведя на нет все прошлые усилия.

— Наводишь порядки среди ночи? — неандерталец, оказавшись посреди лужи приобрел растерянный вид.

Ответ на ее взгляд был очевиден, как и то, что почти что часовые усилия оказались напрасной тратой времени…

— А кто будет это делать?

Ольга подняла ведро и взялась за швабру, собирая воду на ворсистую тряпку, погрузила ее в отсек с отжимом и вновь шмякнула в лужу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— У тебя нет моющего пылесоса? — стал допытываться не менее смущенный Золотарев, так и оставшись за порогом квартиры.

У нее было все, но не все это сгодилось для уборки во втором часу ночи хотя бы потому что могло разбудить спящего малыша.

— Золотарев, я задала вполне нормальный вопрос, — проговорила она так, словно они были не втроем, а вдвоем.

Она остановилась, понимая, что еще немного расплачется из-за случившего. То был пустяк, но как уже говорилось, Оля устала.

— Дай сюда!

Помощь пришла откуда не ждали — от источника приключившейся напасти. Какеготам забрал у нее швабру, вновь оттеснив ее в сторону.

— Не надо! — нервы Ольги сдавали, а руки попытались забрать орудие труда. — Я сама!

Ольга почувствовала себя Моськой из всеми известной басни Крылова — незнакомец отказывался отдавать ее же швабру и уже дважды совершенно беспомощной, не хозяйкой в своем же собственном доме.

— Вижу я как ты сама!

— Да, что вы вообще себе позволяете?

Какеготам с чувством погрузил швабру в отжим, повернулся к ней и взяв за плечи, толкнул назад, заставив усесться на лавку со спрятанной внутри нее обувью.

— Сядь уже и отдохни.

— Сядь и отдохни, — проговорила Ольга своему отражению, повторив слова мужчины, чьего имени так и не узнала, — сядь и отдохни.