— Чем могу, конечно, помогу. Все-таки сорок три года службы…

— В августе месяце вы все время делали доклады у Крючкова, —напомнил Алексеев, — июль — август, как раз перед самым ГКЧП.

— Помню. И даже на Кубу вместе летали. Тогда Крючковотправился на Кубу и меня с собой взял.

— Кроме вас, основными докладчиками были почти постоянноЛоктионов и Сарычев. Вы их помните?

— А как же, — оживился старик. — Вы варенье себе кладите, нестесняйтесь.

Локтионов сейчас у вас работает. Генералом стал. Впрочем, неудивляюсь. Он и тогда среди нас самым умным считался. И самым терпеливым.

— А подполковник Сарычев?

— Он скрытный. Впрочем, у него вся работа такая была. Онведь докладывал о специальных группах. К тому времени уже работало несколькоподобных групп. В Армении, Азербайджане, Грузии, Прибалтике… Да вы сами все этознаете.

— Он докладывал о работе специальных групп? — понялАлексеев.

— По-моему, да. Но точно я не знаю. У нас ведь строгийпорядок соблюдался.

Каждый своим делом занимался. Не то что нынче, такой бардак.И преступности такой не было. У моей внучки в школе уже детей обирают. Где этовидано?

— Да, конечно, — вежливо согласился Алексеев. — Значит, выточно помните, что именно Сарычев докладывал о деятельности специальных групп?

— Конечно, помню. А я в основном за общую работу отвечал.Память у меня, дай бог, хорошая. Сейчас, правда, все мемуары писать начали,только не дело это для сотрудников разведки и контрразведки. Запретить все этобезобразие нужно.

Разве можно о своей работе мемуары писать? Это только черезсто лет можно будет, когда людей живых не станет. А иначе нельзя, вред можнобольшой принести товарищам.

— Спасибо за беседу. — Алексеев собрался уходить.

— Нет, — заупрямился старик, — вы чай сначала выпейте. Ихозяйку не обижайте, варенье ее попробуйте.

— Хорошо, — улыбнулся полковник, пододвигая к себе вазочку свареньем.

— Раньше все по-другому было, — оживился старик, найдя в немблагодарного слушателя, — разве такой бардак допускали? А сейчас прямо наулицах убивают. Я помню, как Крючков это переживал, мучился. Но не знал, какпомочь, что сделать.

— Сделал он то, что мог, — напомнил Алексеев, — придумалГКЧП и опозорился на весь мир.

— Вы так думаете? — нахмурился старик. — А я вот мыслюпо-другому. Он ведь лично ничего не хотел для себя. Вы газеты нынешние читаете?Почему все президенты и премьеры новых государств так независимости хотят?Потому что народ свой так сильно любят? Ничего подобного. Они себя большелюбят. Себя и свои места. И свои доходы. И семьи свои больше любят. Вот поэтомуи хотят стать независимыми, независимыми от Москвы, независимыми от любойпроверки, делать что хочешь и ни за что не отвечать. А Крючков не такой был. Идругие не такие, в сущности, подлецы, как их потом начали изображать. Они недля себя старались.

Это потом пресса «утку» пустила, что все они боялисьпотерять свои места. Да полно, вранье это. Какие места? У людей души болели запоруганное отечество.

— Чего же они тогда все проиграли? — добродушно спросилАлексеев. — Почему у них ничего не получилось?

— Глупы потому что, — честно ответил старик. — Им казалось:танки выведут, немного людей попугают, и все. Ан нет. Люди уже не пугливыебыли. Ничего не боялись. Да и знали, что танки ничего сделать не смогут. Мишураэто все, макеты картонные.

— А вы бы стрелять начали? — очень серьезно спросилАлексеев.

— Нет, — сразу ответил старик. — Меня ведь сразу выперли напенсию. «По болезни» написали, спасибо хоть за это. Я много над этим думал.Нельзя стрелять было. Все-таки нельзя. Пусть каждый своим умом доходит. Пустькаждый себе сам новую жизнь выбирает. Не через танки. Не правильно это.

— Ну вот видите, — поднялся Алексеев, — значит, и вы такдумаете. Спасибо вам за чай и за варенье. Все очень вкусно.

— Вам спасибо, — ответил Мушкарев, провожая гостя до двери.— А может, все правильно? — вдруг спросил он на прощание. — Может, так все идолжно быть?

Алексеев пожал ему руку и, ничего не сказав, пошел полестнице вниз.

Через полчаса он уже читал личное дело Сарычева. Еще черезполчаса он узнал, что Сарычев дважды за последние годы выезжал в Германию. Онвспомнил слова Владимира Владимировича о том, что нужно искать именно вГермании, среди друзей Савельева. Ни в одном личном деле не указывались друзьяполковника Савельева, служившие в Западной группе войск в Германии. Но самипоездки Сарычева казались достаточно симптоматичными.

В половине шестого вечера он передал поручение оперативникамвзять под наблюдение бывшего подполковника КГБ Сарычева. В семь часов вечераему позвонили из Службы внешней разведки.

— Вы полковник Алексеев? — спросил незнакомый голос. — Свами говорит подполковник Иевлев. Разрешите, я приеду к вам, у нас очень важноедело.

— Хорошо, — уже ничему не удивляясь, согласился полковник, —мы можем встретиться завтра.

— Нет, — возразил Иевлев, — нам нужно встретиться прямосегодня. У нас очень важное дело.

— В таком случае я вас жду, — сухо сказал Алексеев, взглянувна часы.

Через двадцать минут подполковник Иевлев приехал. Среднегороста, неестественно худой, с выпирающим кадыком и мохнатыми бровями, он скореепоходил на учителя математики или физики, чем на профессионального разведчика.

Алексеев сел напротив подполковника, с интересом разглядываягостя.

— Видимо, случилось нечто очень важное, если вы решиливстретиться так срочно, — предположил он.

— Да, — согласился Иевлев, — речь идет об исчезнувшей группеполковника Савельева.

Алексеев ожидал услышать именно эту фразу, но тем не менеевсе равно был несколько смущен.

— Я вас слушаю, — сказал он, не выдавая своего отношения кданному делу.

— Мы знаем, что ФСБ начала активный поиск группы Савельевапосле убийства полковника Лякутиса. Но дело в том, что наша служба разыскиваетэту группу и документы, которые имеет Савельев, уже очень давно, почти двагода. Несколько раз нам удавалось выйти на Савельева, но каждый раз сделкасрывалась. Мы готовы даже купить эти документы, заплатив любую цену.

— Вы все-таки ошиблись. Нас интересует, кто и зачем убилполковника Лякутиса, — несколько напряженно сказал Алексеев.

— Нас тоже это интересует. Но только параллельно сполучением документов.