– На крышу сел слон.

Дело происходило в центре Парижа, и спасателитут же вызвали психиатрическую перевозку. Бедный мужик отбивается, кричит:

– Отпустите, сейчас утка позвонит вполвосьмого!..

Но никто ему не поверил, а ведь он твердилсвятую правду. И слон сидел, и утка звонила…

В отделении меня затолкали в пустойобезьянник. Минуты текли томительно, наконец в конце коридора раздалсяраздраженный Катин голос:

– Немедленно отдавайте Лампу.

– Мы не брали у вас никакой лампы, –отвечал мужчина.

– Евлампию отпускайте, – велела Катя.

– Но она была без документов, в грязномкостюме, с мешком посуды, да еще в квартире с неотключеннойсигнализацией, – оправдывался некто, гремя ключами.

– Безобразие, – выкрикивалаКатерина, – по-вашему выходит, ей следовало на кухне в бальном платье топтаться!

– Ну документов-то нет, – продолжалоправдываться мужик.

Дверь распахнулась, Катерина влетела вхолодную комнату и, увидев меня сидящей на полу в углу, всплеснула руками:

– Ну не свиньи ли! Даже стула нет! У васчто, люди вот так и проводят время в грязи?

Милиционер хмыкнул, но ничего не сказал. Якряхтя поднялась на ноги и примирительно заметила:

– Ладно, не кипятись, они выполняли свойдолг, а если бы и впрямь воровка попалась?

– Уж больно ты добрая, – шипелаКатерина, волоча меня за руку по коридору.

Возле дежурного она притормозила и велела:

– А ну быстро доставайте машину! Привезлисюда ни в чем не повинного человека зимой в одном тонюсеньком костюме, как онатеперь домой пойдет, по морозу, голая!

Дежурный поднял голову и вежливо сказал:

– Ну, положим, я никого не привозил, амашин нет.

– Черт-те что, – продолжала кипетьподруга.

– Катюня, ты такси поймай, –посоветовала я, – а я здесь посижу пока.

Катюша выскочила на улицу, хлопнув дверью так,что с потолка на стол посыпалась штукатурка. В коридор ворвался холодныйдекабрьский ветер. Я поежилась и попросила дежурного:

– Сейчас Катя вернется, скажите ей, что ясижу вон там, на стульях у кабинета, а то у двери холодно.

Лейтенант кивнул. Я пошла вглубь и устроиласьна твердом и жутко неудобном сиденье. Очень не люблю тосковать просто так наодном месте, без дела.

Внезапно по коридору с топотом понеслисьмилиционеры, они влетели в расположенный передо мной кабинет, и оттудапослышались крики, стук и звон.

Не успела я испугаться, как дверь распахнулась,и менты выволокли в коридор парня. Лицо несчастного покрывали ссадины, изразбитой губы тоненькой струйкой стекала кровь. Молодой человек упирался чтобыло сил и кричал:

– Пустите, сволочи, гады, дряни, пустите,менты позорные! Не убивал я ее, не убивал…

Конвойные, сопя, пытались справиться с юношей.Но худощавый арестованный оказался неожиданно сильным и вертким. Он ужомизвивался в руках державших его людей и вопил на одной ноте:

– Не убивал, не убивал…

Потом его глаза сфокусировались на мне, и онперешел на визг:

– Скажите немедленно моему отцу, ФедоруБурлевскому, немедленно скажите… Здесь издеваются, смотрите, что со мнойсделали, телефон…

И он принялся выкрикивать цифры. Один измилиционеров довольно сильно пнул несчастного.

– Не смейте его бить! – возмутиласья.

Но менты не обратили на меня никакоговнимания. На помощь к ним подбежали несколько человек в штатском ибыстро-быстро поволокли рыдающего парня в глубь отделения. Послышался лязгзамка, я уставилась на капли крови, ярко выделявшиеся на светлом линолеуме.

– Неприятная сцена, – раздалсяголос.

Возле кабинета стоял мужчина лет сорока, тотсамый, что выпускал меня из обезьянника.

– Да уж, – вздохнула я, –порядки тут у вас, однако. То невиновную женщину арестовываете, то заключенногобьете.

Мужчина сел возле меня и вытащил сигареты.

– Разрешите?

Скажите, какой джентльмен! Я кивнула.

– Меня зовут Илья Николаевич, –представился он.

– Очень приятно, Евлампия Андреевна.

– Так вот, уважаемая Евлампия Андреевна,вас никто не арестовывал.

– Как это?

– Просто задержали для выясненияличности, и я приношу свои извинения. Попытайтесь понять, нашими сотрудникамируководили лучшие чувства.

– Да уж, хорошо хоть не поколотили, какэтого несчастного заключенного.

– Во-первых, он не заключенный, аподследственный, – пояснил Илья Николаевич, – во-вторых, он убилмолодую женщину с особой жестокостью, просто перерезал горло, как барану, ав-третьих, никто его не бил. Сам ударился мордой о стол, пьян был, ничего непомнит!

Я усмехнулась, слова об «унтер-офицерскойжене, которая сама себя высекла» были мне хорошо знакомы с детства.

– Он правда сын Бурлевского?

– К сожалению, – вздохнул ИльяНиколаевич.

– Лампа, – завопила Катерина, –машина ждет!

Я побежала на зов, судорожно повторяя про себятелефон, который выкрикнул парень.

Дома первым делом я стянула воняющий чем-токислым костюм и, надев халат, вышла на кухню. Там пила чай довольно полнаядевушка с красивыми белокурыми волосами.

– Вот, – велела Катюша, –знакомься, это Валентина, впрочем, можно звать ее просто Тина. Поживет пока унас недельку-другую.

Тина подняла большие томные карие глаза иулыбнулась. Обычно люди от улыбки хорошеют, но эта девушка стала похожа нагиену. Круглые щеки, тонкие губы и довольно большие уши. Мне она сразу непонравилась. Интересно, кто такая?

Желая узнать подробности, я вошла в спальню кребятам и спросила у Юли:

– Кого к нашему берегу прибило?

Девушка вздохнула:

– Понятия не имею! Катерина привела ее ссобой.

Подробности мы узнали только около полуночи,когда гостья спокойно заснула.