– Привет, – сказала она ему жестом, когда он сел рядом.

– Что случилось? – Вся любовь и преданность, которыеони чувствовали друг к другу, отразились в его глазах.

Наступила длительная пауза, и Дафна заметила, что руки у неетрясутся. Она не могла заставить себя жестикулировать.

Наконец она решилась:

– Я должна сообщить тебе что-то очень грустное.

– Что? – Он был удивлен.

Она оберегала его от всех огорчений и несчастий, и в жизнион еще не сталкивался с чем-либо подобным. Но нельзя было скрывать это от него.Мальчик очень привязался к Джону. Подбородок у Дафны дрожал, и глазанаполнились слезами, когда она обняла сына, а потом отпустила, чтобы он увиделжесты, которых она боялась.

– Джон погиб, когда нас не было, мой милый. Произошелнесчастный случай. Я узнала вчера, и мы его больше никогда не увидим.

– Никогда-никогда? – Глаза Эндрю недоверчиворасширились.

Она кивнула и ответила:

– Никогда. Но мы его всегда будем помнить и будемлюбить его, как я люблю твоего папу.

– Но я не знаю своего папу. – Маленькие ручки дрожали,когда он жестикулировал. – И я люблю Джона.

– Я тоже. – Слезы опять потекли по лицу Дафны. – Ятоже... Как и тебя.

Они обнялись, и малыш начал всхлипывать, с шумом глотаяслезы. Этот звук разрывал ей сердце. Так они и сидели, тесно прижавшись друг кдругу. Казалось, прошло несколько часов, пока оба смогли пошевелиться. Онистали гулять, взявшись за руки, и Эндрю то и дело жестами показывал, каким был Джони чем они вместе занимались. Дафну опять поразило, как случилось, что этотгромадный лесоруб без слов очаровал ее сына. Джон не нуждался в словах. В нембыло что-то редкостное и сильное, что побеждало все остальное, дажеинвалидность Эндрю и страхи Дафны. Ее удивило, когда Эндрю спросил ее:

– А ты здесь без него останешься, мама?

– Да. Я здесь ради тебя, ты же знаешь.

Но они оба знали, что в последние шесть месяцев это было несовсем так. Эндрю становился все более и более самостоятельным, а Дафна оставаласьв Нью-Гемпшире из-за Джона. Но уехать сейчас она не могла. Эндрю в нейнуждался, и больше, чем когда-либо, а она нуждалась в нем самом.

Уходили последние недели лета, а Дафна тихо тосковала поДжону. Вскоре она перестала плакать и больше не вела дневник. Она почти ничегоне ела и ни с кем не виделась, кроме Эндрю. Только миссис Обермайер однажды,встретив ее, была поражена увиденным. Дафна, и так худенькая, потеряладвенадцать фунтов. На ее лице было написано страдание. Пожилая австрийка обнялаее, но даже тогда Дафна не заплакала, а просто стояла. Дафна превозмоглаболь> она цеплялась за жизнь и даже не совсем понимала, зачем это делает,разве что ради Эндрю. Даже ему она не особенно была сейчас нужна. У него былашкола, и миссис Куртис убеждала ее, что визиты следует сократить.

– Почему бы вам не вернуться в Нью-Йорк? – спросиламиссис Обермайер за чашкой чая, к которому Дафна едва притронулась. – К вашимдрузьям. Вам здесь слишком тяжело. Я это вижу.

Дафна это тоже понимала, но ей не хотелось возвращаться. Ейхотелось остаться в домике навсегда, в окружении его одежды, обуви, запаха, егодуха. Еще задолго до гибели он переехал к ней насовсем.

– Я хочу быть здесь.

– Вам здесь быть плохо, Дафна. – Мудрая пожилая женщинаговорила с убежденностью. – Вы не можете жить только прошлым.

Дафна хотела ее спросить почему, но и так знала, что таответит. Она уже через это прошла. Но от этого ей отнюдь не было легче.

Ее рассказ напечатали в октябрьском номере «Коллинз», иАллисон выслала ей дополнительный экземпляр с припиской: «Когда ты вернешься,черт возьми? Твоя Алли». «Никогда», – мысленно ответила ей Дафна. Но в концемесяца она получила письмо от владельца дома в Бостоне. Срок ее аренды истек, идом был продан. Они хотели, чтобы она выехала до первого ноября.

У нее больше не было отговорки, что ее квартира в Нью-Йоркезанята. Ее квартирант выехал первого октября. Следовательно, ей ничего другогоне оставалось, кроме как возвращаться в Нью-Йорк. Она могла бы и здесь найтидругую квартиру или домик, но особого смысла это не имело. Дафна виделась сЭндрю только раз в неделю, и он едва обращал на нее внимание. Он был все болееи более самостоятельным, и миссис Куртис подчеркивала, что ему пора все своевнимание уделять школе. В какой-то степени посещения Дафны мешали, так как онцеплялся за нее. Но на самом деле это Дафна цеплялась за него.

Она упаковала все вещи, в том числе и Джона, погрузила всена грузовик, в последний раз оглядела домик, чувствуя, как к горлу подступаеткомок, и наконец издала ужасный крик. Рыдания сотрясали ее целый час, онасидела на диване плакала в тишине. Она была одна. Джона не стало. Ничто его невернет. Он ушел навсегда. Она тихо прикрыла за собой дверь и на мгновениеприслонилась к ней лицом, чувствуя на щеке древесину, вспоминая минуты,проведенные вдвоем с ним, а потом медленно пошла к машине. Грузовик Джона онаподарила Гарри.

В школе Эндрю был поглощен занятиями и друзьями. Дафнапоцеловала его на прощание и пообещала вскоре приехать на День благодарения.Она тогда остановится в «Австримской гостинице», как и другие родители.Прощаясь с Дафной, миссис Куртис не говорила о Джоне, хотя она знала его иочень сожалела о его гибели.

Дафна ехала до Нью-Йорка семь часов, а когда въехала в городи вдали мелькнул Эмпайр-Стейт-билдинг, не почувствовала никакого волнения. Этобыл город, который она не желала видеть, куда не хотела возвращаться. Здесь унее больше не было дома. Здесь была только пустая квартира.

Квартира была в приличном состоянии. Квартирант оставил еечистой, и она вздохнула, бросив чемодан на кровать. Даже здесь обиталипризраки. В пустой комнате Эндрю были его игрушки, в которые он больше неиграл, книги, которые больше не читал. Он забрал с собой в школу все любимыесокровища, а из остального уже вырос.

И Дафна почувствовала, как будто тоже выросла из этойквартиры. Она казалась удручающе городской после многих месяцев жизни всельском доме, из окон которого открывался вид на холмы Нью-Гемпшира. Здесь изокон видны были только другие здания; миниатюрная кухонька совершенно не похожана ту, уютную, к которой она привыкла; гостиная с выцветшими занавесками,старый ковер со следами игр Эндрю и мебель, местами оббитая и поцарапанная.Когда-то она так следила за ней, желая, чтобы это был счастливый, радостный домдля нее и ее сына. Теперь, без него, эта квартира потеряла значение. В первыйже уик-энд Дафна пропылесосила ковер и поменяла занавески, купила новые цветы,а остальное ее мало волновало. Большую часть времени она гуляла, снова привыкаяк Нью-Йорку и просто избегая своей квартиры.

Время года было прекрасное, самое лучшее для Нью-Йорка, нодаже прохладная, солнечная золотая осень не радовала Дафну. Ей все былосовершенно безразлично, и в ее глазах было что-то мертвое, когда она вставалакаждое утро и задавалась вопросом, что с собой делать. Она знала, что ейследует идти искать работу, но ей этого не хотелось. У нее все еще былодостаточно денег, чтобы пока не работать, и она решила для себя, что послеНового года подумает об этом. Она положила рукопись в письменный стол и даже нестала себя утруждать звонками своей старой начальнице, Алли. Но однажды Дафнавстретила ее в универмаге в центре, где выбирала пижаму для Эндрю. Он запрошедший год вырос на два размера, и миссис Куртис прислала ей список нужныхему вещей.