Я слышала, как хлопочет в кухне Марни, и сосредоточилась на этих звуках, чтобы не слышать его. Она говорила на камеру, снимая на видео весь процесс приготовления ужина, подробно описывая каждый свой шаг, каждый добавляемый ингредиент, все, что нарезала, помешивала и встряхивала.

– Я всегда мою руки после того, как разбиваю яйца, в особенности если отделяю белки от желтков, и опыт в этом деле у меня немалый, однако все равно каждый раз все ими заляпано… Нужно ли бросать спагетти в стену, чтобы проверить, прилипнут они или нет? Решать только вам, но я твердо убеждена, что это самый надежный способ определить, готовы они или нет, и – ай! – судя по всему, готовы!.. Надо ли класть помидоры в зеленый салат? Ни в коем случае!.. Еще две минуты! – крикнула она нам из кухни, затем, уже чуть тише, добавила: – Когда кто-то другой готовит для меня, я всегда благодарна, если меня предупреждают заранее, перед тем как позвать к столу, потому что – возможно, это только моя особенность, пишите в комментариях, если у вас она тоже есть, – мне каждый раз нужно зайти в туалет перед едой. Понятия не имею, отчего это происходит, но у меня всегда так!

Чарльз покосился в сторону кухни и закатил глаза – необидно, с любовью, – и я улыбнулась в ответ.

– Так, ладно, – произнес он. – Давай быстренько досмотрим фотографии, прежде чем идти есть. Тебе еще не надоело, нет?

Я покачала головой, и он принялся в ускоренном режиме пролистывать фотографии: прекрасные оранжево-желто-розово-пурпурные закаты; уходящие вдаль, переливающиеся всеми оттенками зелени холмы; маковые поля, похожие на холсты, испещренные мазками красного цвета, среди которых там и сям пестрели маленькие черные точки. Тарелки с пастой, блюда с копченым мясом и сырами, пиццы размером с крышку от мусорного бака. Чарльз в поезде, дремлющий за столиком с полуразгаданным кроссвордом. (Возможно, тебе небезынтересно будет узнать, что кроссворды были единственным, что мы с Чарльзом могли обсуждать и чем могли заниматься совместно так, чтобы атмосфера рано или поздно не стала напряженной.)

Он продолжал тыкать в телефон, но телевизор завис, и изображение на экране застыло, упорно отказываясь меняться. Это была фотография Марни – она сидела на деревянном лежаке, спустив с него ноги, и с улыбкой размазывала по рукам крем от загара. Ее соломенная шляпа легкомысленно съехала на лоб, а бикини слегка задралось, обнажив полоску еще более светлой кожи под грудью. Она со смехом смотрела в объектив, и я так и видела, как она бранит Чарльза – так мать могла бы бранить сынишку – за то, что сфотографировал ее, застав врасплох, когда она была к этому не готова.

Впрочем, я на его месте тоже не удержалась бы. Потому что, не подозревая о направленной на нее камере, Марни была самой собой и держалась естественно: не напрягалась, не позировала, не делала специальное лицо и куда больше походила на ту женщину, которую мы с ним оба знали и, пожалуй, любили.

– Это снято в самом последнем нашем отеле, – пояснил Чарльз, выключая телевизор, и экран померк. – Там был совершенно фантастический ресторан. С мишленовской звездой. Мы брали дегустационное меню. Обошлось это крайне недешево, но оно того стоило. Было безумно вкусно, честное слово.

Помню, я задалась вопросом: доведется ли мне когда-нибудь еще раз отправиться в свадебное путешествие? Это казалось маловероятным тогда и кажется еще менее вероятным сейчас.

Марни позвала нас к столу.

– Я приготовила карбонару. – Она отодвинула свой стул и посмотрела на меня. – Но не нашу обычную, которую я делала в Воксхолле. – Она обернулась к Чарльзу. – Это своего рода оммаж нашему путешествию, – сказала она. – По рецепту из того ресторанчика на горе. Помнишь его? Ты показал Джейн фотографии оттуда? Еда там была просто… – Она поднесла сложенные пальцы к губам и с чувством чмокнула их. – Мне пришлось выпрашивать у них рецепт – думаю, это их семейная классика, – и это просто что-то с чем-то. Куда лучше той привычной карбонары. Ладно, я умолкаю. Ты должна сама это попробовать.

Она плюхнула щедрую порцию в мою миску и какое-то смехотворное количество на тарелку Чарльза. Он не любил есть из мисок. И не любил мешать друг с другом разную еду. Он ни за что не согласился бы отправить в рот спагетти и салат одновременно.

Я принялась наматывать спагетти на вилку и сразу же увидела, что соус имеет совершенно иную текстуру. Чуть схватившиеся яйца обволакивали каждую спагеттину шелковистым кремовым слоем. Наша карбонара – только не пойми меня неправильно, я любила ее и до сих пор считаю своим любимым блюдом – представляла собой перемешанные со спагетти комковатые кусочки яичной болтуньи.

– Изумительно, – произнес Чарльз. – Честное слово, вкус в точности такой же.

Марни захлопала в ладоши:

– Именно этих слов я от тебя и ждала. А ты, Джейн? Тебе нравится?

– Ну-у, – протянула я, – не стану утверждать, что такой вариант нравится мне больше, чем наша карбонара, потому что это было бы предательством с моей стороны, но это божественно.

Марни улыбнулась:

– Я знала, что тебе понравится. – Она подлила мне вина. – Мы привезли эту бутылку оттуда. Я думала, это безнадежная затея – ты же знаешь, что вкус все равно будет совсем не тот, – но оказалось, что вино перенесло транспортировку гораздо лучше, чем я ожидала. Тебе так не кажется?

Чарльз кивнул.

– Определенно, – отозвался он. – Великолепная паста, превосходное вино. Если бы не дождь, я бы почти поверил, что мы все еще там.

Быть может, это прозвучит странно – и наверное, ты мне не поверишь, – но до того момента я ни разу не чувствовала себя третьей лишней. Да, я прекрасно отдавала себе отчет в том, что это конкурирующие отношения. Однако почему бы им не сосуществовать параллельно? Но чем дальше, тем яснее становилось, что наша дружба с Марни всего лишь глава в их истории и в ней больше нет места ничему другому, кроме одной-единственной любви.

Самые первые месяцы после гибели Джонатана я жила как в тумане, толком не помню ни что делала, ни куда ходила, ни с кем разговаривала. Но в конце концов я все-таки снова вышла на работу, и в ту неделю Марни пригласила меня на пятничный ужин. Чарльз работал допоздна, зачастую возвращаясь домой после одиннадцати, а то и вовсе под утро, но вечером в пятницу принципиально не задерживался в офисе никогда. Он говорил, что выходные – это святое. Главное в жизни – во всем соблюдать баланс, заявлял он. Но когда он в пятницу приходил домой в восемь-девять, то обыкновенно чувствовал себя настолько вымотанным, что у него не было ни сил, ни желания куда-то идти, встречаться с друзьями или заниматься чем-то еще. Ему просто хотелось спокойно побыть дома. Поэтому мои визиты стали еженедельными и со временем превратились в заведенный порядок, который практически никогда не нарушался.

Однако же их брак грозил естественным образом положить этой рутине конец. Она держалась многие годы, но я, как никто другой, знала, что все рано или поздно заканчивается.

В половине одиннадцатого Марни, как всегда, поднялась и произнесла: