Он кивнул, будто заканчивая эту тему. И произнёс:

— Я прочитал утренние отчёты.

— Уже? — удивился я.

— Быстро читаю. У тебя, пожалуй, самый интересный. Хорошо, что вы с Мишей наладили отношения между обоими личностями — нынешней и форсайтной.

— Как я понял, ничего нового вы из нашей поездки не узнали?

— Все города и посёлки накрыты облачным куполом, — сказал Григорян неохотно. — Ты не знал? В интернете порой рассказывают... те, кто приблизился и выжил.

— В сети столько вранья, не понять, где правда.

— Про купола — правда. Приближаться к ним не стоит, стражи атакуют.

— Стражи?

— Так мы их называем, — туманно ответил Григорян.

Я помолчал, глядя на безнадёжно отстающие машины — Григорян вёл резко, агрессивно, что совершенно не вязалось со спокойным тоном. Сказал:

— Если бы вы ввели меня... нас в курс дела... дали всю подтверждённую информацию...

— Точных данных нет, гипотезы вас только запутают, — отрезал Григорян. — Мы тоже не всё знаем, как я вчера убедился. И за это тебе и Мише спасибо.

Он свернул под указатель «Зеленоград».

— Куда мы едем? — не выдержал я.

— На кладбище.

— Мне ещё рано, — мрачно сообщил я.

Григорян усмехнулся.

Мы действительно остановились возле кладбища. Вышли из машины. Я пошёл за Григоряном, отметив, что тот поглядывает на смартфон с выведенной картой. Значит, не родственную могилу приехал навещать. У входа его ждал молчаливый мужчина, который протянул Григоряну букетик гвоздик в целлофановом саване. Артур Давидович поблагодарил его кивком.

На кладбище было пустынно, лишь возле одной могилы скорбно стояла бабулька, что-то шепча одними губами — я таких навидался в форсайте, — да вдали шла траурная процессия.

— Ненавижу кладбища, — сказал я. Меня будто прорвало. — Ненавижу кладбища, ненавижу прощания, ненавижу, когда умирают.

— Кто ж любит... — согласился Григорян.

Мы остановились возле одной из могил. Григорян положил цветы на снег, потом рукой протёр надпись на памятнике.

Но я уже всё прочёл и увидел фотографию.

Анне-Нюре действительно было почти пятнадцать лет, когда она умерла — три месяца назад.

— Вот какая ерунда, — сказал Григорян задумчиво. — Когда вы с Мишей назвали адрес и имя девочки, мы стали проверять. И выяснилось... вот что выяснилось. У неё были форсайты, она даже в соцсетях писала — ну, поначалу, тогда многие рассказывали. А потом... потом покончила с собой. Ну, родители как-то замяли это, вроде несчастный случай, но вряд ли девочка просто так забралась на крышу и случайно навернулась...

— Как она может быть в форсайте? — спросил я, не отрывая взгляда от памятника.

— Не знаю. Те, кто погибает в форсайте, всего лишь перестают его видеть. А вот те, кто существует в форсайте, но умер в наше время... Оказалось, что мы упустили эту группу. Сейчас качаем тему по всем центрам. День-другой, и будет информация.

У меня голова шла кругом. Я присел на оградку.

Интересно, это нарушение каких-то кладбищенских обычаев или нет?

Григорян достал пачку сигарет. Как-то очень неловко раскрыл и закурил. Объяснил виновато, будто оправдывающийся перед родителями подросток:

— Я очень редко...

— И не в затяг, — мрачно пошутил я.

— Угу. — Григорян выпустил струю дыма. В холодном воздухе дым расплылся колеблющимися слоями. — В форсайте можно погибнуть. На тех, кто видит форсайт, это не отражается никак. Тела тех, кто погиб или покончил с собой в форсайте, остаются там. Выходит, форсайт — это будущее, в которое способен проникать разум некоторого количества людей. Логично?

— Там нет ничего логичного, — возразил я.

Григорян махнул рукой.

— Это другое. Мир там безумный. Но сама схема казалась абсолютно логичной и правильной. Тут — настоящее! Там — будущее! Но каким образом уже погибшая девочка продолжает жить в форсайте?

Я развёл руками.

— Мы искали причину, — продолжал Григорян. — Совмещение миров и пространств. Инопланетное нашествие. Применение какого-то странного оружия или последствия эксперимента... никто не колется, конечно, но ты же понимаешь! Военные те ещё тихушники, а учёные со своими экспериментами — хуже маленьких детей. Но вот это... это всё ломает!

— Она ожила, — предположил я. — Как Миша оживает в Мире После.

— Почему только она? — резко спросил Григорян. — И вообще каким образом? В нашем мире пока чудес нет!

— Вот когда случится Событие, то она и оживёт, — предположил я. — Возможно, её особенность — не только превращение в змею, но и оживание... Чёрт, слово какое-то дурацкое. Оживёт, но взрослеть уже не будет.

Григорян неожиданно посмотрел на меня с уважением.

— А ведь интересная идея, Никита.

Не думаю, что он так уж высоко оценил мою мысль. Скорее, ухватился за неё, как за спасательный круг. У него была выстроена какая-то концепция и какой-то наверняка безумный, но всё-таки план борьбы. И вдруг ожившая девчонка!

Мне показалось, что этим моментом надо воспользоваться. Я спросил:

— Как вы думаете, что всё-таки произошло... произойдёт?

Григорян поколебался. Потом сказал:

— Если убрать мистические объяснения? Вроде того, что форсайт — это чистилище?

— Пожалуйста, уберите, — попросил я.

— Точного ответа у меня нет, — предупредил Артур Давидович. — Но, если уж хочешь знать моё мнение... Только учти, никаких доказательств у меня тоже нет.

Я понимающе кивнул.

— Там нарушены все законы физики и биологии, — сказал Григорян. — Абсолютно все. Населённые пункты закрыты облачными куполами, опускающимися к земле. Облака так себя не ведут! В них летают человекоподобные стражи, то ли нападающие на людей, то ли отпугивающие их. Ну не могут летать гуманоиды с крыльями размахом в три метра! Нет привычной фауны, но есть нелепые существа. При взгляде в отражение с вероятностью около девяти процентов появляются огромные волки, убивающие посмотревшего. В части квартир есть электричество, вода или газ. Большинство форсайтников имеют какую-то нечеловеческую способность: бежать с огромной скоростью, прыгать с высоты, испускать электрические разряды, возрождаться после смерти, плеваться кислотой... Ты свою,