Анатоль взглянул на Кристин, глаза полуприкрыты. Он знал, почему она спрашивает.

– Когда‑то ты не отвергала меня.

– Когда‑то я была другим человеком, – ответила она.

Нежность, с которой он обращался к ней, вгоняла ее в краску. Анатоль покачал головой.

– Ты все та же. Называй себя как хочешь, Тиа или Кристин, ты прежняя. Прошлая ночь это доказала. Зачем же это отрицать? Зачем отрицать, что наш брак не сработает?

Его голос был таким же нежным, как раньше. Она почти физически ощущала исходящую от него заботу. Щеки ее пылали.

– Огонь между нами пылает так же ярко, как раньше. Я хотел тебя тогда и хочу сейчас. Ты чувствуешь то же, что и я. У тебя на лице написано, что ты хочешь меня.

Он протянул ей руку.

– Не отрицай это, Тиа, – сказал он ласково. – Между нами есть связь, – немного с хрипотцой добавил Анатоль.

Инстинктивно она сделала шаг назад. Ему это не понравилось. Тиа гордо вскинула голову и посмотрела ему прямо в глаза. Она должна сказать ему то, что он обязан услышать.

– Анатоль, я знаю. Как я могу не знать? – Она покачала головой, как будто признавала его правоту. – Так было всегда, с самого начала. Тогда и сейчас, страсть, возникшая между нами с первого взгляда, не погасла. И да, прошлая ночь действительно это доказала. Но, Анатоль, послушай, я не могу позволить себе быть ослепленной страстью. Хороший брак нельзя построить на одной лишь страсти и желании создать полноценную семью для Ники. Ты должен это понять! – Голос ее дрожал. В его глазах она читала неприятие всего, что говорит.

– Всю мою жизнь, – медленно произнес мужчина, – женщины пытались женить меня на себе, и ты не исключение, во всяком случае, я так думал. Сейчас, когда я на самом деле готов и хочу жениться, женщина, которую я выбрал в жены, отвергает меня. – Он усмехнулся, хотя в его словах не было ничего смешного. – Может, судьба у меня такая, я не знаю. – Анатоль посмотрел на нее, решительно, прямолинейно. – Что еще тебе нужно для брака?

Она подняла на него глаза. В ее взгляде была печаль.

– Ох, Анатоль, – вздохнула Кристин. – То, что ты спрашиваешь об этом, уже говорит, насколько невозможен наш брак.

– Так скажи мне, – проревел он.

Она на секунду закрыла глаза и отрицательно покачала головой.

– Я не могу, – горько произнесла женщина, будто ей тяжело давалось каждое слово. – Но… ты поймешь это, когда придет время.

Кристин молча подошла к парадной двери и открыла ее настежь, намекая Анатолю, что ему пора уходить. Брак между ними казался ей таким же нереальным, как и раньше.

Он не двинулся с места.

Она умоляюще посмотрела на него и указала взглядом на дверь:

– Анатоль, прошу тебя…

Он подошел к ней.

– У нас могла бы получиться отличная семья: я, ты, Ники и наш общий ребенок, может быть, когда‑нибудь.

Кристин не могла больше этого выносить.

– Уходи, Анатоль! – закричала Кристин. – Оставь меня в покое.

Она с силой захлопнула за ним дверь и заперла на замок. Кристин практически вытолкала его из своего дома, из своей жизни…

«Наш общий ребенок…» – крутилось у нее в голове. Не этого ли она хотела больше жизни, когда в одно мгновение сказка, в которой жила, превратилась в пепел?

Кристин медленно поплелась наверх, чтобы поцеловать сына перед сном. Единственного, кого она могла любить, единственного, кого позволяла себе любить.

– Дорогая, как приятно снова тебя видеть. Как дела? – спросила Кристин жена викария, когда та пришла в храм.

– Мне не хватает наших бесед по выходным с Василисом, – признался викарий, наливая Кристин сухого хереса, после того как его жена поинтересовалась о Ники и как тот справляется с утратой Василиса.

Такого рода вопросы заводили Кристин в тупик. Она старалась отвечать на них нейтрально, ведь как сказать людям, что Анатоль предложил ей выйти за него, чтобы у Ники была полноценная семья? Она не могла принять такое предложение, каким бы сильным ни был соблазн.

Они не виделись с ним месяц. Целый месяц она ежедневно боролась с собой, тосковала по Анатолю и одновременно пыталась изгнать его из своего сердца.

Ситуацию ухудшало то, что Ники постоянно спрашивал про Анатоля и с нетерпением ждал его появления.

– Я хочу, чтобы он пришел, – говорил Ники.

Кристин и няня Рут изо всех сил старались отвлечь его, но Ники все спрашивал:

– Почему брат Анатоль не может поехать с нами на пляж? Я хочу, чтобы он тоже поехал. Почему он не приходит? Почему?

Кристин держалась, как могла.

– Малыш, твой двоюродный брат много работает. Он летает в другие страны.

– Но он может прилететь сюда, – отвечал Ники. – Он может жить здесь. Он сказал, что будет заботиться обо мне. Дед велел ему присматривать за мной.

Ники скуксился, а сердце Кристин разрывалось на части.

Что, если она выйдет за Анатоля?.

Нет! В этом случае она обречена на пожизненные страдания. Вместо этого она заставляет своего любимого сына тосковать.

И тут пришла первая открытка. Она была из Парижа, с Эйфелевой башней и известным персонажем из мультфильма. На обратной стороне было написано:

«Нарисуешь мне Эйфелеву башню и нас с тобой на вершине?»

Ники так обрадовался, что тут же побежал за красками.

Открытки стали приходить каждую неделю, и вскоре месяц превратился в шесть долгих недель. Щенок и уроки верховой езды помогали отвлекать Ники от мыслей об Анатоле, а также его уроки подготовки к школе должны были начаться в сентябре.

Ники познакомился с будущими одноклассниками. Кристин организовала для них дни совместных игр. Она даже думала вывезти его куда‑нибудь на каникулы на неделю. Может быть, в Испанию или Бретань.

Она не знала. Не могла решить, что делать. День проходил за днем, и каждый раз она была рада, что он закончился. Неужели это теперь ее жизнь до конца дней? Без Анатоля она кажется серой и безрадостной.

«Я скучаю по нему!» – кричала ее душа.

Кристин пыталась думать о Василисе. Искала в воспоминаниях о нем успокоение, но память меркла с каждым днем, в ее жизни, в доме, в сердце.

Больше всего она чувствовала присутствие Василиса, когда занималась фондом. Однако ее муж выстроил работу так, что она лишь делала свою часть, пару раз ездила в Лондон на собрания, остальное организация делала сама. Был только один человек, о ком она думала постоянно. Только один. Тот, с кем она не может быть, кого она выгнала и о ком все больше и больше скучает.