Он просто так жил — открыто. Это было очень сильно».

Как оказалось, даже слишком сильно. В 1967 году, когда дело стало заходить слишком далеко, Бэкол ушла от Майкла. В том же году её бывший возлюбленный стал первым чернокожим, попавшим в тюрьму за нарушение закона о расовых отношениях, принятого, чтобы защитить иммигрантов от расизма: Майкл публично заявил, что каждая чёрная женщина, которую увидят с белым мужчиной, должна быть застрелена; Бэкол — белая женщина. Выйдя из тюрьмы, он принял новое имя, Майкл Абдул Малик, и основал коммуну под лозунгом blackpower с базой в магазинчике на севере Лондона, которую поддерживали и спонсировали многие богатые и часто знаменитые белые люди. Джон Леннон и Йоко Оно продали собственные волосы на благотворительном аукционе в пользу коммуны. Леннон также внёс залог за Майкла, когда того арестовали по обвинению в убийстве[44]. Это убийство произошло на родине Майкла, на острове Тринидад, куда он вернулся, чтобы основать новую революционную коммуну. Двое членов коммуны (в том числе дочь британского политика) были зарезаны — как говорят, за то, что не подчинились приказу Майкла совершить нападение на полицейский участок.

Когда-то, ещё в Лондоне, Майкл Икс сказал Леонарду — то ли в шутку, то ли всерьёз, — что планирует захватить власть на Тринидаде, а когда это произойдёт, он назначит Леонарда министром туризма. Казалось бы, странная роль для Леонарда — логичнее было бы предложить ему пост министра культуры. «Мне тоже это показалось довольно странным, — вспоминала Нэнси Бэкол, — но по какой-то причине Леонард решил, что это прекрасная идея». В каком-то смысле Майкл Икс попал в точку; для Майкла, чернокожего лондонца, занятого революционной деятельностью, Леонард и был туристом — так же, как он был туристом в Гаване. «Я помню, как они пожали друг другу руки, — говорит Бэкол. — Леонард был очень, очень доволен и рад, и на том эта история и закончилась». История самого Майкла де Фрейтаса/Икса/Малика закончилась в 1975 году, когда его повесили за убийство. Правительство Тринидада не прислушалось к призывавшим о помиловании гражданам США,

Великобритании и Канады, среди которых было много известных людей: Анджела Дэвис, Дик Грегори, Джуди Коллинз и Леонард Коэн1451.

* * *

В 1962 году, находясь в Лондоне, Леонард неуклонно работал, следуя правилам Стеллы Пуллмен. Он пробыл там столько, сколько смог выдержать — четыре месяца, то есть на четыре недели дольше, чем в прошлый раз. Он ещё не закончил переработку своего романа, зато далеко продвинулся в написании новой порции стихов. Летом Леонард уже снова был на Гидре и принимал в своём доме мать. Маша всё так же волновалась за сына, но на этот раз не стала обращаться в консульство, а решила приехать самолично и своими глазами увидеть, как он живёт. На время её визита Марианна с Акселем-младшим поселились у друзей. Маша помнила Марианну по Монреалю и знала, что та живёт с Леонардом, но, скорее всего, ей было бы не очень комфортно жить под одной крышей с сыном и его норвежской подружкой, которая не была еврейкой.

Леонард остался без одной любившей его женщины (правда, временно — и он сам был в этом замешан) и одновременно оказался под колпаком у другой. В этих условиях он не мог писать. Маша провела с ним месяц, а когда она уехала, Леонард с радостью и благодарностью вернулся к жизни с Марианной, маленьким Акселем и своей машинкой «Оливетти» и закончил свой роман. Роман этот сменил несколько названий — «Туман не оставляет шрамов», «Нет столь совершенной плоти», «Поля волос», «Идеальный музыкальный автомат», — пока, наконец, не получил своё окончательное название:

«Любимая игра» (The Favourite Game).

7

Пожалуйста, разыщи меня, мне почти 30

«Биография считается полной, — писала Вирджиния Вульф в романе «Орландо», — если она описывает только шесть или семь личностей в человеке, хотя у каждого их может быть шесть или семь тысяч». Это верное замечание, хотя оно и не греет душу биографам. Легко тому, кто сам пишет о себе: он может встать перед зеркалом и надеть любую маску, какую пожелает. «Любимая игра» в некотором роде — автобиография, хотя точнее было бы назвать её биографией. Биографией Леонарда Коэна, написанной Леонардом Коэном, который выступил одновременно в роли официального автора и «литературного негра». В романе описано детство и юношество Леонарда, за которого действует его альтер эго, Лоренс Бривмен, — он имеет ту же внешность и тех же (не считая изменённых имён) родственников, друзей и любовниц; с ним происходят те же события, которые произошли с Леонардом и на которые он реагирует иногда тем же образом, что Леонард, а иногда — другим. С другой стороны, как считал — или думал, что считает — Леонард, автобиография (квазиавтобиография) может быть одним из самых нереалистичных жанров литературы. Дебютные романы часто автобиографичны, но, строго говоря, «Любимая игра» даже не была первым романом Леонарда. До неё были неопубликованный «Балет прокажённых», незаконченный «Знаменитый гаванский дневник», а также все те неопубликованные и незаконченные рассказы, в некотором роде автобиографические, в которых отражение Леонарда бесконечно множилось, как в наборе зеркальных матрёшек.

«Любимая игра» прекрасно написана и полна типичного коэновского юмора — мрачноватого, саркастического, проницательного, жизнелюбивого, эротичного, самоироничного, лукавого. Начинается роман со шрамов: шрам красоты (проколотые уши возлюбленной), шрам войны (боевое ранение отца), шрам, полученный от друга детства в драке из-за эстетических разногласий (во что одеть снеговика). Шрамом роман и заканчивается: неизгладимым воспоминанием об игре, в которую он играл в детстве, об отпечатке тела на снегу. Между этими крайними точками наш покрытый шрамами герой, полный самомнения и одновременно смеющийся над собой, последовательно разбирается со смертью отца, летним лагерем для еврейских детей, синагогой, сексуальным вожделением, сексуальными опытами и своим становлением как писателя — «марает чёрным страницы»; возможно, здесь впервые появляется это выражение, которым Леонард часто называл свою работу. Хотя Леонард был недоволен, что некоторые рецензенты восприняли его роман как автобиографию, а не просто как произведение искусства, и хотя его содержание не документально, в нём всё равно содержатся сведения, которые могут оказаться полезны для биографа, уставшего от поиска фактов в полевых условиях и желающего несколько часов посидеть в удобном кресле в башне из слоновой кости.

Необычная форма, которую Леонард придаёт своей «жизни», больше напоминает фильм, чем роман, — какой-нибудь артхаусный фильм о взрослении и дружбе, в котором Бривмен/Леонард и Кранц/Морт играют «двух талмудистов, увлечённых своей диалектикой, под маской которой скрывалась любовь». Каждая глава рассказа о жизни, приведшей героя к написанию этого текста, представлена как сцена фильма, в котором он выступил сценаристом, режиссёром и исполнителем главной роли, — и в то же время он сам является зрителем в последнем ряду кинотеатра, с улыбкой наблюдает за происходящим на экране и успешно соблазняет соседку при помощи легендарного трюка с попкорном.

«Любимая игра» вышла в Великобритании в сентябре 1963 года (издательство Secker & Warburg), а в США — год спустя (издательство Viking). По обе стороны океана рецензии были положительные. Американский журнал «Сэтердей ревью» назвал книгу «исповедальным плутовским романом с необыкновенно богатым языком, чувствительностью и юмором». Рецензент из английской газеты «Гардиан» назвал «Любимую игру» «книгой-песней, лирической и полной любопытства и проницательности полуавтобиографией». Она даже была упомянута в престижном литературном приложении к «Таймс», где удостоилась короткой, но комплиментарной заметки в разделе «Другие новые романы». Канадский писатель Майкл Ондатже похвалил «строго экономный, полный недосказанностей поэтический стиль» [1] «Любимой игры» и указал на параллели с «Портретом художника в юности» Джеймса Джойса. (Эти параллели там действительно имеются, и Леонард изучал Джойса на семинарах Луи Дудека в университете Макгилла.) Несколько лет спустя канадский писатель Терри Ригельхоф сравнил «Любимую игру» с «Похвалой зрелым женщинам» Стивена Визинцея (тоже канадца, иммигранта из Венгрии), назвав оба романа «остро меланхоличными, очень смешными и эротически заряженными». Оба романа, по словам Ригельхофа, «были слишком смелыми и необузданными для Джека Макклелланда» [2]. Может быть, Макклелланду и потребовалось время, чтобы потеплеть к будущему культовому роману, но вкусы его никак нельзя было назвать консервативными. По словам писателя и редактора Денниса Ли, который позже у него работал, тот был эксцентричным человеком, «очень экстравагантным, не уступавшим самым экстравагантным из своих авторов». Если у Макклелланда и были претензии к «Любимой игре», они относились не к сексу в ней, а к тому факту, что это была не поэзия, а он согласился сотрудничать с Леонардом — при первой же личной встрече — именно как с поэтом. В конце концов Макклелланд всё же напечатал «Любимую игру» — через семь лет после английского издания. До этого первый роман Леонарда продавался в Канаде исключительно как импорт.