Потеряв девственность с кем-то другим, Померанс «не вечно противилась» чарам Леонарда. «Мы ходили во все его любимые места, куда он обычно водил любовниц, например, в «Отель де Франс» — затрапезную гостиницу на углу Сен-Лоран и Сент-Кэтрин-стрит, которую он обожал; мы гуляли в горах. Однажды он привёл меня к себе домой» — то есть в дом, где он жил с Марианной. «Там я впервые услышала, как он играет на гитаре. Мы сидели, курили — Леонард любил траву и гашиш — и джемовали». Эрика тоже играла на гитаре и пела. «Помню, что Леонард любил кантри-энд-вестерн».

Леонард представил Эрику Марианне. «Она производила впечатление очень невозмутимой, красивой, спокойной, — вспоминает Эрика. — У этой женщины было всё то, чего не было у меня. Думаю, они хорошо понимали друг друга. Наверное, он регулярно приводил туда женщин, с которыми у него были интрижки, и там становилось ясно видно, что Марианна — его фактическая жена, его муза, королева, она очень уважала его, и они были на равных. Она была очень мила, дружелюбна и открыта — в ней не чувствовалось никакой ревности, — но думаю, что ей многое приходилось терпеть, чтобы оставаться с ним, потому что у него бывало плохое настроение, у него были свои правила, и ему была нужна свобода. Я помню, как однажды у него был день рождения, мы были в доме его матери, и он лежал на кровати, положив себе на грудь жёлтую розу, и вёл себя очень пассивно, как Будда — ничто не могло нарушить его покой, его нельзя было побеспокоить, он был где-то далеко.

От него нельзя было получить больше, чем он сам был готов предложить тебе в данный момент. Он не старался заполнить тишину пустой болтовнёй; всё, что он делал, должно было иметь значение и важность. С другой стороны, от него исходило ощущение времени как плавного потока, чувствовалось, что он живёт по каким-то другим часам, в другом ритме, нежели другие люди. Он не гонялся за журналистами, чтобы сделать себе рекламу; он обладал силой притяжения, как корабль, оставляющий за собой волну, — людей тянуло к нему и его идеям. Для меня он был образцом творческой энергии и свободы исследования и выражения»1471.

Всё это время Леонард писал, выдавал страницы машинописи, заполнял множество блокнотов. После имевшего успех сборника The Spice-Box of Earth он готовил новую поэтическую книжку под рабочим названием Opium and Hitler («Опиум и Гитлер»). Рукопись он отослал Джеку Макклелланду. Макклелланду не понравилось название, и, судя по долгой переписке, стихи его тоже не вполне убеждали. Майкл Ондатже, тоже издававшийся у Макклелланда, писал, что тот «не был уверен в гениальности Коэна, но ему очень нравилось думать, что это вполне возможно, и он всегда представлял его публике как гения» [6].

Это была удобная позиция для Леонарда, умевшего с наслаждением плыть на волнах всеобщих восторгов и в то же время скромно пожимать плечами. Но в письмах Джек Макклелланд высказывался гораздо более критически, чем когда говорил о Леонарде публично. Он сообщил Леонарду, что в любом случае напечатает его книгу, «потому что ты Леонард Коэн» [7]; двадцать лет спустя произойдёт ровно противоположное — знаменитая история, когда глава американского рекорд-лейбла скажет: «Леонард, мы знаем, что ты великий артист, но мы не уверены в том, что ты хорош» [8] — и откажется выпускать его седьмой альбом.

В ответном письме Леонарда Макклелланду нет его обычного юмора и комической бравады; он рассержен, честен и уверен в себе. Он писал, что знает: его книга — шедевр. «В Канаде ещё не писали таких книг — ни прозу, ни поэзию». Конечно, он мог бы написать ещё одну «Шкатулку с землёй» и порадовать этим всех, включая себя самого — ведь он ничего не имеет против лестных отзывов. Но он уже пошёл дальше. «Мне никогда не было легко писать: по большей части я ненавижу этот процесс. Поэтому постарайся понять, что у меня никогда не было такой роскоши — выбирать, какую книгу я хочу написать, какие стихи, каких женщин я хочу любить, какую жизнь вести»

[9].

Леонард также хотел сохранить название. Он писал, что оно должно понравиться «болезненным подросткам, составляющим мою аудиторию» [10]. Впрочем, Леонард оставался прагматиком. Он согласился на многие исправления, предложенные Макклелландом: «Я подшлифую там и сям, главное — не затронуть кость» [11]. В конце концов он отправил Макклелланду пятьдесят новых стихов. Ещё он дал книге новое название — Flowers for Hitler («Цветы для Гитлера») — и убрал не понравившееся издателю посвящение:

С насмешкой, любовью, тошнотой и, прежде всего, с парализующим чувством солидарности эта книга посвящается

учителям, докторам, лидерам эпохи моих родителей: ПОКОЛЕНИЮ ДАХАУ

Это горькое обозначение взято из стихотворения, которое Леонард написал своему другу Александру Трокки, «публичному джанки». В нём Леонард извиняется за то, что сам не способен на столь же бескомпромиссную позицию:

Меня часто сбивает с пути… то, что Дядюшка осуждает мою измену

индустрии мужской одежды.

Я замечаю… что слушаю советы поколения Дахау…

Леонард уже ощутил недовольство семьи, вызванное «Любимой игрой»; он вспоминал, что им не понравилось, как он написал о них: что они предали своё жреческое имя, Коэн, и стали служить только денежному успеху. (К тому же дядья Леонарда были недовольны тем, что он написал о Маше, попавшей в психиатрическую лечебницу.)

Теперь новая книга посвящалась не поколению Дахау, а Марианне. Леонард написал «A Note on the Title» («Замечание о заглавии»), которое, как и изначальное посвящение, имело стихотворную форму:

Некоторое время назад эта книга была бы названа

СОЛНЦЕ ДЛЯ НАПОЛЕОНА а ещё раньше она носила бы название

СТЕНЫ ДЛЯ ЧИНГИС-ХАНА

В качестве ответной любезности Макклелланд согласился удовлетворить некоторые требования Леонарда — он, в частности, отверг предложенное оформление обложки: лицо Леонарда поверх обнажённого женского тела. «Никто не станет покупать книгу с женщиной, у которой вместо сисек моё лицо, — писал Леонард в сентябре 1964 года в длинном, раздражённом письме Макклелланду. — Эта картинка просто оскорбительна. Это грязь в худшем смысле слова. В ней нет ни искренности порнофильма, ни силы воображения грязных открыток, ни энергии настоящего сюрреалистического юмора». Леонард сообщил, что не приедет в Канаду рекламировать книгу. «Мне было бы очень стыдно стоять на приёме рядом с такими книжками… Давай лучше всё забудем, как будто этого просто не было. Тебе всё равно эта книга никогда не нравилась» [12].

Сборник Flowers for Hitler вышел осенью 1964 года. Книга получила новое оформление, а на суперобложке была цитата из одного из писем Леонарда Макклелланду: «Эта книга переносит меня из мира поэтов-вундеркиндов в навозную кучу писателей, находящихся на переднем краю. Я этого не планировал. Мне были очень приятны любовные рецензии на Spice-Box, но они немного смущали меня. Hitler не встретит такого же благосклонного приёма в газетах. Мои звуки слишком новы, поэтому люди скажут: это неоригинально, а то слабо, талант ему изменил. Ну что же, а я утверждаю, что в Канаде ещё не писали таких книг — ни прозу, ни поэзию. Всё, о чём я прошу, это чтобы вы вложили её в руки моему поколению, и она найдёт признание» [13].