Леонард и Сюзанна познакомились в «Лё Бистро». Она уже видела его там несколько раз — иногда с Марианной; они сидели за маленьким столиком под длинным зеркалом. Сюзанна не помнит, о чём они разговаривали, но «важнее, чем разговор, был наш зрительный контакт. Это было самое интимное из прикосновений, абсолютно физиологическое. Мы оба были свидетелями чего-то магического и по-настоящему чувствовали, что находимся друг с другом на одной волне».

Сюзанна стала профессиональной танцовщицей в восемнадцать лет и после летнего курса в Нью-Йорке у знаменитой балерины и хореографа Марты Грэм основала в Монреале собственную балетную труппу, «экспериментируя с музыкой таких композиторов, как Джон Кейдж и Эдгар Варез». Её коллектив выступал в Монреальском музее изящных искусств, в Испанской ассоциации (где до глубокой ночи танцевали фламенко) и на телевидении. Сюзанна делала себе имя как авангардная танцовщица и хореограф. Эрика Померанс вспоминает: «Сюзанна была классной и творческой, она была в тусовке, в мире балета она была такой же иконой, какой был Леонард среди поэтов и художников. Она комбинировала классический и современный балет с этническими танцами, и у неё был собственный стиль — очень богемный, очень нью-эйджевый. Она сама придумывала себе одежду в цыганском стиле» — эту одежду она шила из шёлка, парчи и декоративных тканей, которые покупала в магазине Армии спасения*531 на улице Нотр-Дам.

После расставания с Вайянкуром Сюзанна полюбила долгие прогулки вдоль реки Святого Лаврентия, у порта. «Мне ужасно нравились пришвартованные там огромные корабли, привкус далёких путешествий, — рассказывает она. — Меня манил шум медленно проезжавших мимо товарных поездов — таинственный, поэтичный и какой-то успокаивающий. Я любовалась архитектурой старинных зданий и зерновых элеваторов». Она решила снять там квартиру в одном из старинных, обветшалых домов и первой в своём кругу колонизировала, как она говорит, старый Монреаль. Сегодня это модный район; в доходном доме 1850-х годов постройки, где Сюзанна жила со своей дочкой, теперь находится отель, номер в котором стоит триста долларов в сутки. В середине шестидесятых дом наполовину пустовал: единственными соседями Сюзанны были «пожилая пара и старая англичанка с кошкой».

Внутри стоял застарелый запах трубочного табака, но пол, хоть и неровный, был сделан из прекрасного отполированного дерева, а в окнах были витражи. Сюзанна сочла дом «абсолютно прекрасным, вдохновляющим».

Ресторанов и кафе вокруг было мало, поэтому друзья приходили к Сюзанне домой. Она угощала их «жасминовым чаем или «Constant Comment»1541 и маленькими мандаринами и плодами личи, которые покупала в китайском квартале» — до него было рукой подать. Среди регулярных визитёров был поэт Филипп Жингра, «который посвятил мне прекрасное стихотворение задолго до Леонарда, на французском языке, в книге под названием «Квебекский андеграунд». Когда приходил Филипп, я зажигала свечу, чтобы вызвать Дух Поэзии, — пламя свечи я называла Анастасией, не спрашивайте почему». Эту же церемонию Сюзанна провела для Леонарда. «Я вполне уверена, что Леонард соблюдал этот маленький ритуал каждый раз, когда мы встречались и пили чай; это был тонкий момент, духовный момент, потому что я призывала Дух Поэзии и содержательной беседы». Вдвоём они молча гуляли по старому Монреалю, «стук его ботинок и шаги [её] туфель были как будто связаны синхроничностью», они спускались к реке мимо церкви Нотр-Дам-де-Бон-Секур, куда моряки приходили за благословением перед тем, как уйти в плавание, и где Пресвятая Дева в ореоле звёзд протягивала к ним руки через гавань.

— Мы определённо были на одной волне, — говорит Сюзанна. — Иногда мы словно слышали мысли друг друга, и это так радовало нас. Я ощущала в Леонарде глубокую философскую сторону, и он тоже видел её во мне и кайфовал от того, что я в это время была, можно сказать, желторотым птенцом, ещё только формировалась как художник.

Леонард был моложе Вайянкура, но всё же старше Сюзанны на десять лет. Однажды он остался у неё ночевать. «Мы не спали вместе, хотя Леонард был обольстительным мужчиной. Я не хотела ничем испортить, запятнать чистоту моего благоговейного отношения к нашей дружбе, к нему и к себе самой».

В августе 1967 года Сюзанна переехала в Сан-Франциско. Тогда же, по её словам, она узнала от общего друга, что Леонард написал о ней стихотворение «Suzanne Takes You Down». Вскоре, услышав пластинку Джуди Коллинз, на которой она пела те же слова, Сюзанна обнаружила, что стихотворение стало песней. Она вспоминает, что, когда впервые услышала эту песню, была «поражена в самое сердце» и почувствовала, как будто всю её жизнь рассматривают через увеличительное стекло. Когда Сюзанна вернулась в Монреаль, она была знаменита — не как балерина, хореограф или дизайнер, но как муза Леонарда Коэна, вдохновившая песню, о которой говорили все вокруг.

Сюзанна была музой не только для Леонарда, но лишь песня «Suzanne» стала настолько легендарной и популярной. Возможно, она предпочла бы, чтобы слова «Suzanne» остались стихотворением, чем-то приемлемо богемным — или, раз уж они стали фактом коммерческого искусства, чтобы ей самой тоже достались какие-то материальные дивиденды: её собственная карьера оказалась не такой блестящей, как у Леонарда, который прославился песней, носящей её имя. К тому же в песне, как слышала её Сюзанна, речь шла об очень близких отношениях; в реальности же близости не было. Леонард уже оставил прошлое позади и двинулся дальше.

В документальном фильме «Си-би-си» о Сюзанне Вердаль, вышедшем в 2006 году, профессору литературы Эдуарду Палумбо задают вопрос: можно ли назвать музу расходным материалом? «Думаю, в случае Сюзанны это так и есть или было, — ответил Палумбо. — С другой стороны, муза важнее поэта, по крайней мере, в мифах. Муза — источник вдохновения. Может ли муза претендовать на что-то помимо этой роли?» Палумбо пришёл к выводу, что не может [17].

Юнг считал, что муза и есть поэт или, по крайней мере, его анима — женское начало в мужчине. В зеркале, которое держала Сюзанна, Леонард видел себя. Психиатр Аллан Шоуолтер*551 объясняет: «Главная задача музы — дать художнику увидеть свою женственную сторону, которую он без неё увидеть не может, и служить экраном для проекций художника. Художнику помогают не качества, присущие объекту его романтического интереса, но его собственный женский архетип. Поэтому в той степени, в которой проекции художника затмевают или заменяют собственные качества музы, душа музы распыляется».

Отношения художника и музы неизбежно односторонни: фотографы «крадут» души своих моделей, писатели беззастенчиво делают персонажей из своих друзей и членов семьи. Леонард-поэт преобразил физическую Сюзанну в метафизическую «Сюзанну» и сделал её ангелом. Леонард-иллюзионист распилил её пополам, потом снова составил две половины — плотскую и духовную — вместе и сделал Сюзанну более совершенной, чем она была раньше. Леонард-композитор сделал из неё мелодию, вызывающую благоговение людей, невероятно интимную и в то же время невыразимо просторную. «Suzanne» — невесомая, таинственная песня. Великие песни, те, к которым нас влечёт снова и снова, — загадки. Мы возвращаемся к ним не ради чего-то знакомого и не ради утешения (хотя в «Suzanne» есть утешение), но ради чего-то неизвестного, что скрыто в них, что неизменно взывает к нам и заставляет нас не прекращать свои поиски.