– Не спится, – подтвердила она, отгоняя страх. – Брожу вот. С коридорами знакомлюсь.

– А тебе в школу с утра не надо? – усмехнулся он и, Саша была готова поклясться, что подмигнул. Хотя попробуй разгляди какая там мимика у человекообразных глыб шоколада.

– А тебе? – спросила она.

– Надо, – кивнул тот, – но я уж как-нибудь… Вот сейчас вернусь домой и баю-баюшки. Ой, Саша, ты чего дрожишь? Замерзла?

А ее просто от «баю-баюшки» затрясло, как на ветру. Амарго рванул с себя куртку. Надо же, оказывается, так можно. Впрочем, почему «оказывается»? Саша в жизни (длиной в неделю) не задумывалась о возможности снять с себя какую-то одежду, находясь в кофейном коридоре. Карманы работали как положено, вот и ладно. Куртка Амарго не надевалась – перегородка между коридорами была очень пластичной, но не беспредельно. Тот пыхтел и злился. На секунду Сашка увидела его лицо – коричневую маску – близко-близко.

– Эй, ты чего? – растерялась она. – Ты… ты что?

Выговорить вслух «смущаешься» у нее не получалось, а толкового синонима что-то как-то не находилось. Но, насколько она могла понять по шоколадному лицу почти без черт, со Амарго произошло именно это.

– Я… сам не знаю, – ответил он. – Но когда я тебя вижу, отвернуться не могу. Страшно. Вдруг окажется, что ты мне мерещишься. А вот так… стой, не отходи. Я прямо верю, что не мерещишься.

– Я не отойду. – Саша обалдела от собственной честности. – Я… я в любом случае верю, что ты мне не кажешься. Просто когда я вот так стою… Ой, нет, вообще, когда я рядом с тобой стою, я не одна. Не в том смысле, в котором я с Лизкой не одна… В другом. Ой, я чушь несу. Можно я лучше молчать буду?

– Можно, – разрешил Амарго. – Ты несешь замечательную, самую прекрасную в мире чушь. Но давай лучше помолчим. Это будет самое прекрасное в мире молчание.

Сашка кивнула.

«Послушай, мне так одиноко», – хотела сказать она.

«Послушай, я сейчас прикоснулась к чужой смерти и чужому горю. И мне самой очень-очень больно и горько».

«Послушай, мне так надо, чтобы кто-то был рядом. И чтобы живой. Не знаю, как сказать точнее… такой, как ты…»

Но самое прекрасное в мире молчание вместило все это и еще сто миллионов несказанных слов. Недодуманных мыслей. Чувств, которые еще и чувствоваться-то толком не начали.

Сашка просто стояла рядом с коричневым изваянием. И сбивчиво, взахлеб молчала ему все это. И что-то еще, что она пока не умела описать ни словами, ни бессловесностью.

А Амарго стоял и молчал ей о том, что она не одна.

Вокруг нее струился кофе.

Вокруг него – шоколад.

Девочка и мальчик стояли посреди этих потоков, среди веяний чужих чувств, среди всего того, до чего им – совсем ненадолго, но все же! – не было никакого дела.

Амарго был так близко, что его лицо расплылось бы кляксой перед Сашиными глазами, даже если бы не было и без того сплошным шоколадным пятном.

– Ты меня целуешь… – пробормотала Сашка. Это было не совсем так, но еще чуть-чуть, миллиметрик, и…

– Если я тебя поцелую, ты не почувствуешь, – с сожалением выговорил Амарго. – Мне так ужасно этого хочется… но не так. Не здесь. Не через границу.

– А когда? – Сашка спросила о том, за что ей будет стыдно. Потом. Когда-нибудь.

– Не знаю… – Амарго шумно выдохнул. – Но однажды – обязательно…

***

И утро после звонка будильника оказалось как раз тем самым «когда-нибудь», когда стало стыдно. И жаль, не обещанным «однажды»… Поэтому-то Никитка Праворукий, похоже, поджидавший ее за кофейным киоском, не вызвал особенных эмоций. Секундную гордость – ух ты, ко мне Праворукий подваливает, – которая сменилась глухим раздражением, когда Сашка поняла, что ему надо всего лишь погадать. И еще беспокойством – наездов от Никитиных сталкерш ей хотелось меньше всего. Отделаться бы от красавчика до того, как поворот к школе станет неминуемым…

– Слушай, Праворукий, – сердито сказала она. К таким интонациям в голосах девушек тот не привык, а потому только кивнул. – Давай-ка напиши мне вконтакте, что ли. И договоримся. А сейчас давай обгони меня и топай в школу самостоятельно. Не потеряешься.

Никита оторопело кивнул и рванул вперед. А Сашка потащилась следом. И ощущение тяжелого взгляда в затылок появилось вновь.

Не то чтобы Сашка не ожидала неприятностей. Просто не прямо в школе же! Там же камеры и все такое… После первого урока она направилась в свое любимое место для уединения – тупичок коридора на втором этаже. На первом, третьем и четвертом там были выходы на одну их четырех лестниц. А на втором из каких-то соображений архитекторов – не было. Зато стояла почти удобная старая банкетка. На ней Сашка обычно устраивалась, чтобы глотнуть кофейку из термоса.

Сегодняшний удался на славу, несмотря на то что она дико проспала и дико же опаздывала. Варила в гейзерной кофеварке. Кроме самого кофе, забросила туда пару анисовых звездочек, кусок ванильного стручка да еще немного красного перца. Краснее красного – кайенского. Такая драконья смесь требовала сахара, и Саша его добавила. Самую чуточку. И еще соли – тоже всего лишь крупинку, чтобы вкусы пряностей не смешивались друг с другом, а лишь подчеркивали кофе и друг друга же.

Ввалившись с опозданием на первый урок, она уже мечтала, как на перемене упрячется в свой любимый темный угол и снимет крышечку с термоса. Даже термос держала наизготове.

Чтобы попасть в тупик, надо было пройти по коридору. А потом, в самом конце, едва не упираясь носом в стену, где предполагался, но не состоялся выход на лестницу, повернуть. Сашка так и сделала.

– Ой! – пискнула она, на ходу врезавшись в стену. Вернее в стеной стоявших, загораживавших банкетку трех девчонок.

– «Ой», – передразнила ее Кристина, – чего разойкалась, тихоня? Совесть проснулась?

Аврора и третья девочка, незнакомая, с пушистыми каштановыми волосами, в один голос засмеялись.

– Значит, так, овца. – сказала Кристина, которая, похоже, была главной в этой компании. – На первый раз обойдемся предупреждением. Еще раз увижу, что ты вертишься рядом с Праворуким, – не говори, что предупреждения не было. Мордой в унитаз засуну, поняла?

Сашка даже кивнуть не смогла. И ни одного звука, кроме несчастного ойканья выдавить. Потому что внутри уже все сжалось от ощущения самого гадкого дежавю на свете. От дежавю, возвращающего в унизительную и страшную весеннюю пятницу. Когда она вот так же повернула, правда, не в школьном коридоре, а на улице между двумя домами и оказалась нос к носу с другой компанией девиц. А потом не было ничего внятного. Только унижение, боль, грязный потрескавшийся асфальт перед глазами, кровь и вода из лужи во рту. Мужик с собакой, разогнавший девчонок и вызвавший скорую, сказал, что они хотели Сашку поджечь. Она, к счастью, промокла до нитки, поэтому зажигалка щелкала впустую…