— Это — предложение Вильгельма, переданное герцогом. Не думаю, что он отступится.

— А если это ловушка? Подводная лодка «неизвестной национальности», торпеда в борт крейсеру, на котором ваше императорское высочество будет находиться? Мы же не сможем вывести туда весь Балтийский флот!

— Весь и не надо. Достаточно крейсера и эсминца типа «Новик» для чрезвычайных ситуаций. Британские подлодки уже заблокированы, коммандер Кроми — у нас… А на Аландах много шхер и проливов, где можно спрятать корабли от посторонних глаз. Но в любом случае это нужно будет согласовать с кайзером, — регент пытается отстоять свою точку зрения, затем переводит стрелки на меня: — Чем и займётся вскоре Денис Анатольевич… Герцог Гессенский просил передать, что для подготовки переговоров нужен будет именно «гауптман Гурофф». И что он знает, как действовать при получении сигнала «МУСТИ»… Кстати, мне кто-нибудь всё же объяснит, что означает эта абракадабра?..

Не знаю, совесть замучила моих начальников или решили не нарываться на грубость, но последующие две недели я всё-таки сумел провести в кругу семьи. К удовольствию Дашеньки и неописуемому восторгу Машуньки, которая быстро поняла, что папа готов нянчиться с ней и не спускать с рук двадцать четыре часа в сутки. А взлёты под потолок и приземление в крепкие мужские руки оказалось самой захватывающей игрой. Пока я занимался всякой фигнёй типа спасения империи, дочка уже научилась сама садиться и даже активно пыталась вставать. Вспомнив про казачий обычай «на зубок», принёс ей как-то раз детскую шашку, подаренную Михалычем. Юное создание сосредоточенно ощупало тоненькими пальчиками новую игрушку, сопроводив это занятие довольным воркованием, и даже решило немного покапризничать, когда понравившуюся блестящую железяку убрали. Что подтвердило уже появлявшуюся в голове мысль о том, что со временем из ребёнка получится отличный сорванец. К моей радости и Дашиной озабоченности…

Заказанный Эпштейн исчез из Москвы куда-то на пару недель, поэтому пришлось отлучаться на службу всего два раза. Сначала, как и было приказано, привёл в исполнение приговор Кирюхе. Почти по всем правилам. Вывезли на стрельбище тихим апрельским вечерком, зачитали все положенные бумажки, сломали над головой какую-то антикварную железяку с потёртой бронзовой рукоятью. Не было только батюшки с подходящими по случаю молитвами, но этот грех я как-нибудь потом отмолю, если получится… Всё это время клиент держал марку, наверное, в глубине души считая происходящее этаким спектаклем в стиле хоррор. Даже когда его привязывали к столбу и надевали на голову мешок, бывший князинька пробовал презрительно ухмыляться. Сработал, наверное, стереотип, не увидел расстрельной команды и решил, что его пугают. То, что этой самой командой могут стать три офицера — я, Котяра и Остапец, до его мозгов как-то не дошло…

Потом доктор Паша официально зафиксировал смерть приговорённого от двух пулевых ранений в сердце и одного в голову, тело засунули в гроб, заколотили крышку, погрузили в грузовик, и Воронцов с двумя, как я понял, коллегами по Священной дружине увёз останки «новоявленного великомученика» в неизвестном направлении. То, что в ближайшие дни он в высшем свете таковым будет назван, никто не сомневался…

Второй раз пришлось оторваться от своих девчонок по более приятному и немного неожиданному поводу. По регентскому веленью и павловскому хотению решено было уже сейчас заняться проблемой беспризорников. И не где-нибудь, а на базе моего батальона, благо пример Леси и Данилки был очень убедительным. Посему высочайшим повелением срочно были разысканы и доставлены в Первопрестольную доселе неведомые широкой публике братья Макаренко. Знакомство с ними вышло немного сумбурным, педагогическая интеллигенция вообще народ капризный, а тут, как оказалось, у Антона Семёновича за последние месяцы, проведённые в казарме ополченской дружины в Киеве, возникла стойкая аллергия к большим скоплениям мужиков в военной форме.

Тощий и нескладный, в простенькой пиджачной паре, он обошёл помещения выделенной для педагогических опытов казармы, глядя на всё с выражением скептической брезгливости на лице, и сразу попытался закатить истерику на тему неприспособленности этого вида жилья для воспитания грядущего поколения:

— Господин подполковник, я глубоко сомневаюсь, что данное место может быть использовано! Казарма, так же как и тюрьма, угнетающе действует на моральное состояние человека!..

— Антон, вспомни наши разговоры и не пори горячку! — пытается остановить ненужное красноречие его младший брат Виталий, который нравится мне гораздо больше этого ещё не признанного светила педагогической науки. Погоны поручика, Владимир 4-й степени с мечами и бантом и нашивки о ранениях мне, во всяком случае, говорят о человеке гораздо больше, чем фамилия. Если на третьем году войны во время боя солдаты, рискуя жизнями, вынесли его раненого на руках — это что-то да значит…

— Виталий, как можно нормально жить в такой… ночлежке для бездомных?! — Старший Макаренко обличающе тычет пальцем в груду грязного тряпья, лежащего возле нар. — Академик Павлов обещал всемерную поддержку, а тут!..

А, действительно, что это за свалка? Была команда о приведении казармы в порядок, был доклад об исполнении…

— У интендантов я получил то, что имелось в наличии. На фронте, кстати, мы и этого не имели!

— Простите, а что это такое? — приходится вмешаться в спор.

— Это, господин полков…

— Виталий Семёнович, ну мы же договорились — без чинов!

— Это, Денис Анатольевич, матрасы и одеяла для воспитанников, выданные нам со складов…

Та-а-ак… Кажется, день будет прожит не зря…

Поворачиваюсь к сопровождавшему нас дежурному унтеру:

— Павло, будь любезен, передай команду — пару грузовиков к подъезду, чтобы погрузить всю эту гадость.

— Слушаюсь, вашскородие! Тока щас на занятиях все…

— Добро, время терпит. После обеда. В два пополудни…

Чтобы чем-то занять «гостей», пришлось устроить экскурсию по своим казармам, во время которой скептик Антон Семёнович поумерил свою антипатию к казённым помещениям, а хозблок со столовыми вообще привёл обоих братьев если не в восторг, то в состояние приятного изумления. Ганна от щедрот своих и по моей просьбе специально накормила нас всех солдатским рационом, что тоже не осталось незамеченным. К концу обеда вернулась из города разъездная тачанка, доставившая из гимназии Лесечку в сопровождении Данилки, взявшего на себя обязанность в свободное от службы время сопровождать сестру на правах «старшего мужчины в семье». Увидев наших приёмышей, залётные педагоги загорелись желанием пообщаться с ними прямо вот сию минуту. Против чего я абсолютно не возражал, но поставил условие:

— Я попрошу вас, господа, только об одном — не расспрашивать слишком настоятельно об их прошлой жизни. Дети попробовали много такого, что иному взрослому не по силам. Лучше вообще не касаться этого вопроса. Если кратко — девочку мы забрали из борделя, парнишку — из воровского притона, где его пытались заставить воровать и просить милостыню…