А я не стыдилась. Я прижалась к Виктору и сказала:

– Коля, я была не права насчет бороды. Носите ее,пожалуйста, на здоровье.

– Благодарю тебя, Ева, – поклонился Калчанов.

Я даже не обиделась, что он назвал меня на «ты».

Но глаза у нее все же были печальными. Только печаль этабыла не моя. Она ко мне буквально никакого отношения не имела.

Я смотрел, как они приближались, как размахивал рукамиВиктор, как Люся печально взглядывала на него и как таращила на него глазакакая-то пигалица, идущая рядом.

– Вот она, – сказал я, – та, повыше.

– Эта? – выпятил нижнюю губу Боря. – Ну ичто? Рядовой товарищ.

– Таких тыщи, – сказал Иван, – во Владикетаких пруд пруди. Идешь по улице – одна, другая, третья… Жуткое дело.

Мои товарищи зафыркали, глядя на Люсю, но я-то видел, какоеона на них произвела впечатление.

– Если хочешь, можно вмешаться, – тихо сказал мнеБоря.

Конечно, можно вмешаться. Так бывает на танцах. Отзываешьего в сторону. «Простите, можно вас на минуточку? Слушай, друг, хорошо бы тебеотсюда отвалить. Чего ради? Прическа мне твоя не нравится. Давай греби отсюда!»А к нему уже бегут его ребята, и начинается. Глупости все это. К тому же, вобщем-то, это нехорошее дело, хотя и спайка и «все за одного»… А Виктор Колтыга– парень на все сто. Разве он виноват, что ростом вышел лучше, чем я, ивозрастом солидней, и профессия у него земная? Морякам в любви всегда не везло.

Люся подняла глаза, увидела меня и вздрогнула. Подошла истала глупости какие-то говорить, как будто никогда и не получала десяти моихписем со стихами. Я отвечал независимо, цедил слова сквозь зубы. Ладно, думаля, точки над «и» поставлены, завтра мы выходим в море.

А она так ловко подсунула мне свою подружку, пигалицукакую-то, и отошла борт к борту с Виктором Колтыгой.

– Правда, вы поэт? – спросила пигалица.

– Еще какой, – сказал я.

Поэт я, поэт, кому нужен такой поэт?

Люся с Виктором мелькали за елками.

Боря с Иваном издали кивали мне на пигалицу и показывалибольшие пальцы: вот такая, мол, девочка, не теряйся, мол.

Я посмотрел на нее. Она боролась с ознобом – видно, холодноей было в фасонистом пальтишке. Пальтишко такое, как мешок, книзу yже, аширокий хлястик болтается ниже спины. А личико у нее худенькое и синенькое,наверное, от луны. Наверное, у нас сейчас у всех физиономии синенькие, и онакусает губы, как будто сдерживается, чтобы не заплакать. Мне жалко ее стало, ия вдруг почувствовал, что вот с ней-то у меня есть что-то общее.

– Вы, видно, недавно из Европы? – спросил я.

– Осенью приехала, – пролепетала она.

– А откуда?

– Из Ленинграда.

Она посмотрела на меня снизу, закусив нижнюю губу, и я сразупонял, в чем дело. Я для нее не такой, какой я для Люси. Я для нее здоровыйверзила в кожаной куртке, я для нее такой, какой для Люси Виктор, я – такойбывалый парень и сильный, как черт, и она меня ищет, прямо дрожит вся от страха,что не найдет.

Я подумал, что все мои стихи, если внести в них небольшиеизменения, пригодятся и для нее и ей-то они уж понравятся, это точно.

– Как вас звать-то? Я не расслышал.

– Нина.

– А меня Гера.

– Я расслышала.

– Вы замерзли?

– Не-нет, н-ничего.

– Нина!

– Что, Гера?

– У меня здесь очередь за апельсинами.

– А я уж получила, хотите?

– Нет, я лучше сам вас угощу. Вы, Нина, не пропадайте,ладно?

– Ладно, я тут с девочками побегаю.

– Ладно. А потом мы пойдем в столовую, потанцуем.

– Потанцуем?

– Там есть радиола.

– Правда?

– Значит, договорились? Не исчезнете?

– Ну что вы, что вы!

Она побежала куда-то, а я смотрел ей вслед и думал, чтоона-то уж не исчезнет, это точно, что я сменю киноленту снов и, может быть, этобудут веселые сны. Я подошел к столовой. Еще издали я заметил, что наша очередьсильно подвинулась вперед. Тут я наткнулся на парня-корреспондента. Онфотографировал сидящих у костра нанайцев и хоровод вокруг них. Я подождал, покаон кончит свое дело, и подошел к нему.

– Много впечатлений, корреспондент? – спросил яего.

– Вагон.

– Ну и как?

– Хорошо здесь у вас, – как-то застенчивоулыбнулся он. – Просто вот так!

– Хорошо? – удивился я. – Что тут хорошего?

– Ну, может, и не хорошо, но здорово. Может, хорошо –это не то слово. Летом приеду еще раз. Возьмете меня с собой в море?

Я засмеялся.

– Ты чего? – удивился он.

– Вы не писатель?

Он нахмурился.

– Я пока что маленький писатель, старик.

– Мало написали?

Он засмеялся:

– Мало. Всего ничего. Вы, Гера, небось больше менянаписали, несмотря на возраст.

– А вы знакомы с поэтами?

– Кое с кем.

– А с Евтушенко? – спросил я для смеха.

– С Евтушенко знаком.

«Хватит травить», – хотел я сказать ему. Все они, что сЗапада приезжают, «знакомые Евтушенко», смех да и только.

Тут я увидел Володю нашего, Сакуненко. Был он все с той жеженщиной, она его так и не отпускала, все расспрашивала.

– Ну и дамочка! – ахнул я.

– Да, – помрачнел корреспондент, – она,знаешь, такая…

– Васильич! – крикнул я капитану. – Чтослышно насчет рейса?

Он остановился, ничего не понимая, и не сразу заметил меня.

– Скажи ребятам, пусть не волнуются! – крикнулон. – Выходим только через два дня.

– А куда?

– На сайру.