Тут он протянул мне пачку сигарет, чиркнул своейвеликолепной, снабженной ветрогасителем зажигалкой «Zippo», пламя ее озарилонаши печальные лица, лица двух парубков с одного двора, и мы закурили оченьэффектно в самый подходящий для этого момент.

– А что в таких случаях делают, Колька? – спросилСергей. – Спиваются, что ли?

– Или спиваются, или погружаются с головой в работу.Второе, как принято думать, приносит бoльшую пользу.

Тут он включил свой приемник и посмотрел мне прямо в глаза.Видно, до него дошло, что мы мальчики не с одного двора, и он не любимецпублики, что он напрасно ищет во мне сочувствия и весь этот «мужской» разговор– глупый скетч, что я…

Я не отвел взгляда и не усмехнулся, понимая, что сейчас мыначнем говорить по-другому.

Когда смолкла музыка, вечно его сопровождавшая, егопостоянный нелепый фон, синкопчики или грохот мотора, в эту секунду молчаниямы, кажется, оба поняли, что наша «дружба» врозь, что дело тут вовсе не в Кате,не только в Кате, а может быть, и в ней, может быть, только в ней. В эту зонумолчания доносились переборы гармошки, смех и топот ног, высокий голос Кати итреск костра.

– Шире грязь – навоз ползет! – воскликнул кто-то,и мимо нас сосредоточенно прошествовала группа тихих мужчин.

Следом за ними, выкидывая фортели, проследовал Коля Марков.

– Бичи пожаловали из Петровского порта, – сказалон мне. – Вот сейчас начнется цирк.

Бичи остановились возле весов и стали наблюдать зараспродажей. Были они степенны, медленно курили маленькие «чинарики» исплевывали в снег.

Очередь напряженно следила за ними. Я тоже следил и забыл оСергее.

– Сергей Владимирович! – позвали его.

В нескольких шагах от нас стоял, заложив руки за спину,приветливо улыбающийся пожилой человек. Был он одет, как обыкновенныймосковский служащий, и поэтому выглядел в этой толпе необыкновенно. С лицаСергея исчезла жестокость. Он махнул этому человеку и, широко шагая, пошел кнему, а ко мне подошла Катя.

– Что там у Айрапета? – храбро спросил я ее.

– Сюда приехали несколько человек из их партии, а Арикостался там, – печально сказала Катя, глядя в сторону. – Чудаковговорит, что Арик не теряет надежды.

– Да?

– Они идут по этому распадку с юга на север. Пробурилиуже две скважины и оба раза получили только сернистую воду.

– А сейчас?

– Третью бурят. – Она вздохнула. – Маршрутытам тяжелые.

– Но зато это недалеко, – сказал я.

– Да, недалеко, – опять вздохнула она.

– Он может приезжать иногда.

– Конечно, он приезжает иногда. Помнишь, ведь онприезжал не так давно на три дня.

– Когда? – спросил я. – Что-то не помню.

– Как же ты не помнишь? – пробормотала она. –Он приезжал месяца полтора назад. Ты помнишь все прекрасно. Помнишь!Помнишь! – почти крикнула она.

Я пролез к ней под варежку и сжал ее холодные тонкие пальцы.Конечно, я все помнил. Еще бы не запомнить – он ходил, как пьяный, все три дня,хотя почти не пил. А она ходила, как с похмелья. Впрочем, она пила. В честьнего были сборища у Сергея, наверное, он да Эдик Танака не замечали их фальши.

– Пальчики твои, пальчики… – прошептал я.

– Пять холодных сосисок, – засмеялась она,приближая ко мне свое лицо. Стоит нам дотронуться друг до друга, и мы теряемголовы, и нам уже все нипочем. Это опасное сближение, сближение двухкритических масс, что нам делать?

Словно бы пушечный выстрел потряс воздух. Через секундувторое сотрясение донеслось до нас. Это над нами, над любителями апельсинов, начудовищной высоте перешло звуковой барьер звено самолетов.

Мы подняли головы, но их не было видно. Сохраняя свое, поменьшей мере, странное спокойствие, уверенное в своей допотопности иизвечности, над нами стояло ночное небо, декоративно подсвеченное луной. У менязакружилась голова, и, если бы не Катина рука, я, может быть, упал бы.

Когда я думаю о реактивных самолетах, о том, как они, словноболиды, прочеркивают небо прямо под бородой у дядюшки Космоса, земля начинаеткачаться у меня под ногами, и я с особой остротой ощущаю себя жителем небольшойпланеты. Раньше люди, хотя и знали, что земля – шар, что она – подумать только! –вращается вокруг солнца, все же ощущали себя жителями необозримых пространствсуши и воды, лесов и степей, и небо, голубое, темно-синее и облачное, стоялонад ними с оправданным спокойствием и тишиной. Но, право же, довольно этойиронии, ведь за океаном могут найтись бесноватые пареньки, способные нажатькнопочку и взорвать все это к чертям. Ведь они уже прокричали, что черезнесколько месяцев в океане, на берегу которого мы стоим, в теплых тропическихводах, их мозговики дадут команду и начнутся очередные упражнения игрушечкамикласса «Земля – смерть».

А мы стоим в очереди за апельсинами. Да, мы стоим в очередиза апельсинами! Да, черт вас возьми, мы стоим в очереди за апельсинами! Да,кретины-мозговики, и вы, мальчики-умники, я, Колька Калчанов, хочу поестьапельсинчиков, и в моей руке холодные пальцы Кати! Да, я строю дома! Да, ямечтаю построить собственный город! Фиг вам! Вот мы перед вами все, мы строимдома, и ловим рыбу, и бурим скважины, и мы стоим в очереди за апельсинами!

У меня есть один приятель, он ученый, астроном. У негочелюсти, как у бульдога, а короткие волосы зачесаны на лоб. Колпак звездочетаему вряд ли пойдет. Однажды я был у него на Пулковских высотах. Мы сиделивечером в башне главного рефрактора. Небо было облачное, и поэтому мой дружокбездельничал. Вообще у них, у этих астрономов, работа, как мне показалось, непыльная. Вот так мы сидели возле главного рефрактора, похожего нажюль-верновскую пушку, и Юрка тихонько насвистывал «Черного кота» и тихонькорассказывал мне о том, что биологическая жизнь, подобная нашей, земной, явлениедля Вселенной, для материи в общем-то чуждое.

В общем-то, старина, понимаешь ли, все это весьма зыбко,потому что такое стечение благоприятных условий, как у нас на Земле, с точкизрения новейшей науки, понимаешь ли, маловероятно, кратковременное исключениеиз правил. Ну конечно, все это во вселенских масштабах, для нас-то это история,а может быть, и тысячи историй, миллион цивилизаций, в общем, все нормально.

– Ты давно об этом знаешь? – спросил я его.

– Не так давно, но уже порядочно, и не знаю, апредполагаю.

– Поэтому ты такой спокойный?

– Да, поэтому.