ее всеми возможными лекарствами, – вспоминал один из его учителей, – были достойны всяческих похвал». Семнадцатого января 1870 года, в до ужаса промозглый зимний день, она умерла. До 20-летия Томаса оставалось четыре месяца. Прочитав краткие объявления в газетах, друзья семьи были приглашены в их дом два дня спустя в 14:00, чтобы присоединиться к похоронной процессии.

К тому времени Томас работал клерком на верфи Болдуина в пригороде Сен-Рош, граничащем с рекой Сен-Шарль на северной стороне города. Уильям Х. Болдуин, судостроитель в третьем поколении с шотландскими корнями, был близким другом Уильяма Крима, что, несомненно, помогло Томасу получить работу. Болдуин и его двоюродный брат Питер управляли одной из самых загруженных верфей Квебека, на которой работало до 400 человек. Томас занимал должность личного секретаря братьев Болдуин, и в его обязанности входило ведение бухгалтерского учета и регистрация прихода и ухода почасово оплачиваемых торговцев. Мужчины приходили на работу к шести утра, так что в большинство дней, когда Томас выходил из дома, чтобы совершить 25-минутную прогулку до верфи, было еще темно. На строительство большого корабля уходило не менее полугода, причем большая часть работ проводилась зимой и не останавливалась даже в самые холодные дни, чтобы обеспечить спуск судна на воду весной. Поскольку большинство квебекских судостроителей были франко-канадцами, Томас, вероятно, хорошо владел французским.

Болдуины захваливали своего молодого сотрудника. «Идеальный молодой человек и добрый христианин» – так оценил Крима Уильям Болдуин. Его брат и бизнес-партнер Питер, возглавивший бизнес к 1870 году, с радостью сообщил, что Томас полностью удовлетворял их, «будучи честным, трезвым, внимательным и заслуживающим доверия во всех отношениях».

* * *

Однако затем случилась катастрофа. В мае 1870 года в Сен-Роше начался пожар, уничтоживший большую часть верфи Болдуина. Это был серьезный удар по судостроительной промышленности города. Британские верфи годами делали суда из чугуна и стали, а квебекские судостроители изо всех сил пытались модернизировать их. Болдуин был первым, кто использовал железные балки и другие конструктивные элементы в своих проектах, создав более прочную, «композитную» вариацию привычного судна. Один журналист отметил, что эти суда переживут корабли с деревянным каркасом и «докажут, что в военно-морском строительстве Квебек может конкурировать со всем миром». К несчастью, частично построенные прототипы уничтожил пожар.

Болдуин перестроил верфь и спустил на воду даже больше кораблей, но все это с использованием традиционного каркаса. Ни один другой местный судостроитель не экспериментировал с композитными кораблями или металлическими конструкциями. Будущее было за пароходами и стальными корпусами, но квебекские верфи продолжали производить деревянные парусные суда, в которых нуждалось все меньше покупателей. Британский рынок древесины обрушился, что нанесло еще один удар по экономике города. Бизнесмены с Сент-Питер-стрит, в том числе отец Томаса, начали искать новые возможности. Уильям Крим занялся производством цемента, купил гончарный завод и принялся инвестировать в банки и страховые компании.

Томас, казалось, стремился сбежать из умирающей отрасли. Он продолжал работать на Болдуина еще около года после пожара. Затем, в 1871 году, его отправили в Лашют, к северо-западу от Монреаля, в частную школу, основанную пресвитерианским священником. Академия в Лашюте предлагала учащимся старшего возраста углубленное образование, выходящее за рамки основ, предлагаемых в государственных школах. Расширенная учебная программа включала занятия по латыни, греческому языку, философии, математике и химии. Томасу было уже за 20, но он не чувствовал себя не в своей тарелке – более половины студентов были старше 16 лет. Школа возлагала большие ожидания на своих выпускников. «В результате деятельности академии, – с гордостью отметил бывший директор, – в каждой профессии найдутся люди, которым следует приписывать старт своей профессиональной жизни и большую часть последующего успеха знаниям, которые они получили на наших занятиях».

Один из учителей оказался впечатлен характером и потенциалом Томаса. Джеймс Эмсли вспоминал, что Томас был «уравновешенным, трудолюбивым, добросердечным» «и его очень уважали все, кто его знал». Эмсли был так же доволен и поведением ученика вне класса. «Я всегда находил его максимально корректным во всех своих действиях, к тому же он регулярно посещал церковь[15] и внимательно относился к характеру своих товарищей».

Томас сказал отцу, что его цель – карьера в медицине. Почему в медицине? Инспектор Джарвис задал этот же вопрос Томасу Дэвидсону, когда наводил справки. Дэвидсон знал лишь то, что в какой-то момент Томас «выразил желание стать врачом». Это была подходящая профессия для старшего сына из богатой, уважаемой семьи. Более того, беспомощность во время затяжной болезни матери и потеря маленьких сестер могли зажечь в нем желание помогать и исцелять других. В 1872 году его приняли на медицинский факультет Макгиллского университета.

Крим, «молодой человек редких дарований», уехал в Монреаль. Джеймс Робертсон, другой друг семьи, тогда подумал, что Томасу «суждено было оставить свой след в мире».

Глава 16. «Животный дух»

Монреаль, 1872–1876 годы

Шумная толпа студентов из Макгиллского университета собралась в зале суда Монреаля осенним днем 1875 года, чтобы поддержать товарища-медика, арестованного за осквернение могил. Когда суд назначил штраф – нарушение посчитали незначительным, – они пустили шляпу по кругу и собрали необходимые для оплаты деньги. Затем толпа, «размахивающая орудиями для похищения трупов и триумфально поющая», как сообщалось в городской еженедельной газете, подняла осужденного мужчину на руки и пронесла его по улицам.

Нехватка трупов затрудняла овладение студентами Макгиллского университета хирургическими навыками, как объяснила кампусная газета вскоре после происшествия в здании суда. В то время как они наблюдали за несколькими вскрытиями в течение семестра, в британских медицинских школах проводилось до трех вскрытий в день. Доскональное знание анатомии было важнейшей частью подготовки врача, и ничто не подходило для ее изучения лучше, чем настоящее тело. «Лучше учиться, препарируя мертвых, – заметил один студент – расхититель могил, – чем ошибиться с живыми». Но это было еще за 10 лет до того, как в провинции Квебек приняли закон, обязывающий больницы, приюты, тюрьмы и другие государственные учреждения передавать невостребованные тела медицинским школам. В то время Фрэнсис Шепард – преподаватель анатомии в Макгиллском университете – обращался к черному рынку, платя до 50 долларов за каждый труп, доставленный в школу. Среди похитителей тел были студенты и Макгиллского университета – они называли себя «воскресителями» или «реаниматорами», – делающие это, чтобы заработать несколько долларов или наполнить жизнь острыми ощущениями.

Шепард позже заметил, что в год, когда Крим поступил в медицинскую школу, «почти все тела для вскрытия получали незаконным путем» от предприимчивых студентов и других осквернителей могил.

* * *

Сырым и холодным октябрьским утром 1872 года первокурсники собрались, чтобы