Вне себя от радости, Маурисио воскликнул:

– Вы и правда думаете, что я хорошо рисую?

Безудержный восторг мальчика вызвал в нем желание похвалить его еще больше, но Ричард понимал, что не стоит забывать об ощущении реальности.

– «Хорошо» без упорной работы значит немного.

– Я упорно работаю. – Маурисио обратился к Изабелле: – Разве нет?

Ее взгляд лихорадочно метался между ними.

– Да, когда тебе что-то по-настоящему нравится.

Чуть не утонув в глазах Изабеллы, Ричард перевел взор на Маурисио:

– Когда тебе что-то не нравится, нужно работать еще упорнее. Если ты по-настоящему любишь свое дело, работа идет легче, ведь ты наслаждаешься ею. Но тебе не всегда придется делать только то, что нравится. И все равно нужно проявлять лучшие грани своих способностей, все время стремясь к совершенству. Выжимать из себя все силы.

Маурисио внимал каждому его слову, а потом энергично закивал.

Чувствуя, как взгляд Изабеллы обжигает кожу, Ричард перевернул на чистую страницу:

– Чему же я должен научить тебя?

Маурисио всучил ему краски:

– Тому, чему, по-вашему, мне стоит научиться.

Ричард оценивающе взглянул на него:

– По-моему, тебе нужен урок соблюдения законов перспективы, объективного взгляда. – Ричард чуть не усмехнулся. В данный момент никто не нуждался в объективности больше, чем он сам.

– Что это такое? – округлил глаза Маурисио.

– Лучше уж я покажу, чем объяснять на словах. Только нужны карандаш, точилка и ластик.

Ричард и глазом моргнуть не успел, как Маурисио впихнул ему в руку нужные принадлежности и прыгнул на диван рядом с ним, готовясь к первому уроку рисования.

Твердо сжав карандаш, чтобы бившая его дрожь не переносилась на бумагу, Ричард стал делать наброски. Маурисио и Изабелла следили за каждым взмахом его руки.

Вскоре Маурисио благоговейно выдохнул:

– Ух ты, вы провели всего несколько линий – и получился мальчик!

Ричард добавил еще детали.

– Это ты.

– И правда похоже на меня! – воскликнул Маурисио.

Ричард набросал еще кое-что.

– А эта девочка – Бенита.

– Но она не настолько меньше меня.

– Она не меньше, она – вдалеке. Смотри. – Он провел несколько наклонных сходящихся линий и добавил несколько незатейливых деталей, пока не получился коридор с мальчиком впереди и девочкой позади. – Видишь? У нас плоская, двухмерная бумага, но с помощью рисунка в перспективе мы добавляем третье измерение, что дает нам эффект расстояния и глубины.

Глаза Маурисио сияли восторгом открытия – и чем-то еще. Тем, что Ричард когда-то видел в глазах Рафаэля. Расцветающим преклонением перед героем. У него перехватило дыхание.

– Понятно! – Маурисио схватил другой альбом и, показав Ричарду, что нарисовал вслед за ним, вскинул на него жаждущие одобрения глаза. – Вот так, да?

Ричард расплылся в улыбке:

– Именно так. Да ты просто гениален, парень! Мало кто врубается в это, да еще и так быстро.

Маурисио ликующе заерзал на месте:

– Я и не знал, что можно рисовать так быстро и так классно! Вы все делаете так здорово?

– Как я уже сказал, что бы я ни делал, я выкладываюсь по максимуму. Я – лучший в некоторых вещах, но уж точно не в рисовании. Некоторые рисуют так, будто льют волшебство на бумагу. Но это получается из крупицы таланта и долгой-долгой практики. Талант у тебя есть. Нужно больше практиковаться. Чем больше будешь работать, тем лучше станешь.

Мальчик принялся рисовать, старательно перенимая его манеру. Потом с досадой выдохнул:

– У вас все кажется таким легким. Но это нелегко.

– У тебя обязательно получится. Ты справляешься гораздо лучше, чем я ожидал для первого раза. Рисуй много, рисуй все что придется, и твои работы станут превосходными. Верь мне.

– Я вам верю.

Сердце заколотилось в груди Ричарда. Ему захотелось наизнанку вывернуться, лишь бы заслужить эти доверие и признание.

– Я хочу, чтобы вы научили меня всему, что знаете.

Ричард засмеялся. Этот мальчик выжимал из него реакции, на которые он считал себя неспособным.

– Сомневаюсь, что тебе захотелось бы научиться тому, чем я занимаюсь.

– Мне хочется!

Ричард искоса посмотрел на Изабеллу:

– Не думаю, что это придется по душе твоей маме.

– Потому что это опасно?

– Мягко говоря, да. – Ричард взглянул на часы. – Но это мы обсудим в другой раз, молодой человек. Мы договорились, что порисуем до твоего времени отхода ко сну. Тебе нужно отправляться спать, а мне пора идти.

Уже не споря, Маурисио встал и собрал вещи, являя собой воплощение достоинства и чести. Дав слово, он сдержал его. Это вызвало у Ричарда… гордость?

За Маурисио пришла Марта. Передав ей свои вещи, мальчик вернулся, чтобы попрощаться. Обняв мать, он бросился к Ричарду, обвив руками его шею.

– Вы еще придете?

Ричард почувствовал себя так, словно ему саданули по сердцу. Он посмотрел поверх головы Маурисио на Изабеллу. В ее глазах бушевали штормы. Она была в ужасе. От того, к чему это могло привести. По правде говоря, Ричард испугался не меньше.

Но ответ у него был только один:

– Да, приду.

Чмокнув Ричарда в щеку, Маурисио выскользнул и, одарив его улыбкой, унесся прочь.

Собравшись с духом, Изабелла обрушила на Ричарда не дававший ей покоя вопрос:

– Так ты собираешься сказать Маури правду?

И на этот вопрос у него был лишь один ответ:

– Нет. Пока нет.

«Пока нет».

Эти слова эхом отдавались в сознании Изабеллы, нервируя все больше. Ведь они означали, что рано или поздно Ричард скажет Маури правду.

Но Ричарду казалось, что все просто. Маури узнает, что у него есть отец, получит его богатство и власть.

Словно это не изменит все.

До того, как уехать тем вечером, Ричард признал, что сам не знал, как поступить. Он лишь хотел общаться со своим сыном. И Изабелла не могла отказать ему в этом.

Начиная с того самого дня три недели назад, она уступила и согласилась с тем, что Ричард проводил с ее семьей каждую свободную минуту. После окончания рабочего дня, с раннего вечера до момента отхода детей ко сну, он находился у них дома. И потрясал ее с каждой новой минутой.

Ричард источал прямо-таки безудержное обаяние. Раньше Изабелла считала это умелой манипуляцией, но теперь сильно сомневалась в его неискренности. Ему нравилось проводить время с ее семьей. А к Маури он относился так, как на памяти Изабеллы ни один человек не относился к ребенку – даже самые любящие отцы. Та почти осязаемая близость, что связывала их, тревожила Изабеллу. И близость эта укреплялась с каждым днем.