— Кого-то, женщины, еще прикатили. Тоже не дышит.

— Включите свет! — приказала Нина Тарасовна.

— Включай, раз тебе надо, — сразу взъелась Зинка.

Нина Тарасовна демонстративно легла на койку. Голос её артистично дрожал от возмущения:

— Прекрасно знаете, что у меня на днях операция. Необходим абсолютный покой. Ни в ком ни капли жалости. Как звери…

— Звери хорошие, люди плохие! — возразила Тася, возвращаясь на свою койку.

— Что будем делать, Яков Борисович? — спросил врач.

— Полундра, — грустно констатировал Яша.

— Вот именно. Резюмирую… Труп предлагается изъять, вновь прибывшего водворить на его место. К сожалению, произвести эту несложную операцию незаметно для окружающих теперь бесповоротно исключается.

— А если свет не включать?

— Иногда ты соображаешь вполне симпатично. Даже чем я. В коридоре тоже вырубим. Чтобы полная… Как у негра… Давай, сионист, приступай.

Яша побежал вниз по лестнице, а потом в самый конец коридора, где был электрощиток. Человек едва успел спрятаться в одну из коридорных ниш. Яша прошел мимо, что-то бормоча.

В палате все по-прежнему сидели и лежали на своих койках.

— Таська! Ты ж, курва, ходячая, включи свет. Поглядим, кого они привезли, — не то приказала, не то попросила Зинка.

Тася, кутаясь в одеяло, отрицательно замотала головой:

— Боюся.

— Кого? — удивилась Зинка.

— Мертвых боюся. Темно когда, боюся.

— Мертвые не кусаются. А свет включишь — темноты не будет. Только и делов. Включай давай! — не выдержав крикнула она.

Тася подскочила от крика и тоже закричала:

— Боюся!

В переговоры вмешалась Вонючка:

— Мордва малахольная. Водку пить — «не боюся», мужиков через себя цельный полк перепустить — «не боюся», а два шага до дверей пройтить — зубами стукает.

Тася не сдавалась:

— Сама мордва нахальная. Сама иди, если тебе надо. Мордва какая-то… Такого народа совсем не бывает. Ханты есть, эвены есть, селькупы есть. Мордвы нету. Никогда не слыхала.

Нина Тарасовна все еще не оставляла попытки вызвать к себе жалость. Голос её болезненно вибрировал:

— Я бы давно включила, буквально пошевелиться не могу. Все дрожит.

— А чего молодая жопу не сдвинет? — осмелела Вонючка. — Второй день лежит, не шевелится.

— У тебя бы по четвертому месяцу выскребли, как бы ты шевелилась? — сказала Зинка. — Не троньте девку, пускай лежит. А ты, Таська, свой перепуг лучше себе в одно место засунь, а то я тебя сейчас так испугаю, ни один мужик за километр не подойдет.

— Почему не подойдет? — испугалась Тася.

— Нехорошее дело с тобой случится, — уверенно пообещала Зинка.

— Какое дело?

— Забудешь, как давать надо. Включай свет, тебе говорят!

Тася нехотя стала сползать с кровати.

Яша, выключив общий рубильник и потушив свет во всем здании, на ощупь двинулся по коридору в обратном направлении. На ходу он разговаривал сам с собой. Первая фраза прозвучала рядом с человеком, который снова спрятался в нишу.

— Какая простая мысль, господа! Спастись можно лишь всеобщим усилием, направленным, как пронзающее острие, в причину наших бед и несчастий. Как только это спасительное лезвие коснется поверхности злокачественного нарыва, все разом осознают… Осознают, что осталось последнее мучительное усилие, и мы будем свободны.

— Но позвольте, Сергей Львович… — возразил он воображаемому собеседнику и остановился. — А если эти кровь, гной, грязь, которые хлынут, а они обязательно хлынут, потоком хлынут… Если они все отравят, заразят, уничтожат, кому нужны будут тогда эти ваши светлые идеалы?

Яша помолчал, а потом убежденно сказал:

— Надо кричать. Только тогда они услышат.

Он стал подниматься по лестнице. Человек с трудом перевел долго сдерживаемое дыхание и, когда Яша отошел достаточно далеко, зло сплюнул. В опущенной руке он держал автомат.

Тася, как можно дальше обойдя каталку с Николаем Степановичем, наконец добралась до выключателя. Несколько раз щелкнула им, укоризненно сказала Зинке:

— У тебя язык плохой. Все испортила.

— Тебя до меня сколь лет портили, кому не лень, — проворчала Зинка. — Дверь открой!

Тася открыла дверь и, столкнувшись в темноте с врачом, с перепугу закричала. Врач, только что основательно приложившийся к бутылке, на время почувствовал себя энергичным и способным принимать самые ответственные решения.

— Прошу соблюдать тишину! — строгим голосом заявил он, входя в палату. — Во время ночного отдыха шуметь, кричать, ходить, нарушать распорядок — категорически! Вплоть до выписки. Почему крик?

— Вторая койка померла, — поторопилась объяснить перепуганная Тася. — Дышала, дышала нехорошо, потом не стала дышать.

— Я с вечера знала, что помрет, — вмешалась Вонючка. — Птица сегодня в окно стукала. Вон там вон села и сидит. И стукает. Клювом в стекло вот так стукает.

— В башке у тебя стукает, а с-под низу течет, — подала из темноты голос Зинка. — Ты про эту птицу неделю подряд всем рассказываешь.

Нина Тарасовна, забыв, что еще минуту назад она не могла даже пошевелиться, энергично села на койке:

— Целый вечер мы вынуждены находиться в одном обществе, можно сказать, с трупом. Во-первых, это негигиенично. Во-вторых, создает стрессовую ситуацию. Мне даже в голову не приходило, что в нашей больнице такие условия.

За окном на столбе горел фонарь, и света его едва хватало, чтобы находившиеся в палате могли видеть друг друга. Из совершенно темного коридора вошел Яша, молча подошел к каталке.

— Так… — сказал врач, уже значительно менее уверенным тоном. — Где у нас вторая коечка?

Тася, боязливо вытянув руку, показала. Все это время она осторожно пыталась разглядеть, кто лежит на каталке. Но подойти ближе все еще боялась. Когда Яша подкатил каталку к «покойнице», Тася быстро перебежала палату и вспрыгнула на свою койку, которая была рядом. Яша и врач тем временем растерянно топтались, пытаясь решить сложную задачу. Чтобы положить «труп» на каталку, надо было убрать с каталки Николая Степановича. А чтобы положить Николая Степановича на койку, надо было убрать «труп».

— Всего-навсего надо поменять их местами, — наконец глубокомысленно изрек врач.

— Как? — спросил Яша.

— Можно этого мужчину ко мне положить, — вмешалась Тася.

— Целыми днями разговоры только о мужиках, — громко возмутилась Нина Тарасовна. — Слава богу, что у нас в палате их нет. А то тут такое бы началось…

— Они к нам, бабы, мужика привезли, — весело догадалась Вонючка. — Таська сразу разглядела. Она мужской причиндал не то что в темноте, за кирпишной стенкой в натуральную величину разглядит.

Зинка с трудом поднялась и, тяжело передвигая ноги, подошла к мужчинам.

— Ты, видать, тоже разглядела… Взаправду мужик! Что ж вы его, окаянные, прям в одеже? Мокрый весь… Вроде дышит…

— Истощение жизненной энергии, — объяснил врач и на всякий случай потрогал у Николая Степановича пульс.

— Паралитика нам не хватало, — запричитала Вонючка. — Да еще мужика. Вовсе дышать нечем будет.

— От мужика вони не бывает, — возразила