Как будто ненароком, хан активировал кристалл с танцем Гюзель и замолчал, наблюдая за Горгудом. Было видно, что того одолевают сомнения. Но, наконец, он решился.

– Ладно, всё равно жениться надо. Хозяйство растёт, рук не хватает, но у меня есть условие: пусть с этими двумя едут семь их родственников. Мне люди нужны.

– Договорились, – скрипнул зубами хан.

Вольно или невольно, но Горгуд серьёзно потрепал хозяйство самого хана: овцы, лошади, люди – они же не бесконечны. Однако исправлять ошибки сына, да и свои тоже, надо как можно быстрее, чтобы духи не разозлились окончательно. И тут цена не имеет значения.

– Благодарю тебя друг, ты помог мне в трудную минуту, и я не забуду этого. На мне долг, – признал хан.

– Мне ничего не нужно, – гордо бросил нойон. – Но, если настигнет беда, я вспомню твои слова. Ом!

– Ом! – практически одновременно они обратились к духам, завершая сделку.

– Теперь разговор с тобой, сын, – хан удобнее устроился на подушках, проводив взглядом ушедшего нойона. – С тебя развод и извинения. Причём такие, чтобы не осталось никаких сомнений в нашей дружбе с империей…

Взваливая всю вину за неудачи на сына, хан надеялся избежать наказания и мести духов за собственные ошибки. Но…

– Да, отец, я виновен, но только в том, что привёз Джемму и не предупредил Гюзель. Не думал, что жена будет против ещё одной женщины в нашей юрте. Хотя вначале она сама согласилась стать второй женой ради рудников. Но, оказалось, что ревность совсем затмила ей мозги. Вот именно в этом моя вина – не укротил свою женщину.

Между прочим, помогал мне шаман – твой близкий друг и советник. Он дал мне зелье невидимости, закрывающее от глаза и нюха, когда я в первый раз приходил в замок Рэдмона. И у него, кстати, свои счёты с империей за смерть сына. Признайся, отец, это же он подбил тебя на союз с Зелёным островом. И именно он наложил приворот на Марселу и Алекса, чтобы уж точно рассорить вас и у тебя не было бы пути назад. И, да, Алекс притворяется. Мои люди, которые сейчас есть в его обслуге, доложили, что приворот на него не действует, как и на Марселу. И он в сговоре с шаманом за твоей спиной. – Акчай умолк и добавил через паузу: – Так кто виноват больше, отец? Я, украв Джемму, свою невесту, между прочим, или ты, заключив тайный договор с Зелёным и вынашивая планы убийства императора и его наследника? На кого гневаются духи?!

Акчай вскочил на ноги и сердито прошёлся по юрте. Кизмен молчал. Ему нечего было возразить. Но, с другой стороны, Кизмена раздирала злость на сына: как он посмел высказывать недовольство отцом?! С каких пор ему позволено упрекать хана?! Хотелось наорать, выпороть, как шелудивого щенка и выбросить из юрты и из рода! Но…

Акчай – его законный наследник. Признанный командир степной армии, правая рука Кизмена. Наказать, или, того хуже, изгнать Акчая, значит внести разлад и сумятицу во всех родах. А степь только-только начала собираться вместе. Только-только Кизмену удалось сплотить все кочевые племена и рода под своей властью. Степь ещё собиралась войти в число самостоятельных государств, и новые распри отбросили бы весь процесс назад.

Надо серьёзно подумать и как-то договориться с сыном. Он прав, шаман взял слишком много власти, действует по-своему за спиной Кизмена, а это уже предательство… Мда… Переборов себя, Кизмен предложил:

– Пойдём к озеру, сын. Наш спор ни к чему не приведёт, а на берегу мы можем получить ответ духов, если правильно сложим уюк.

– Да, отец, согласен.

В молчании они дошли до озера. Глубокая ночь уже опустилась на долину. Кроме охраны никто не передвигался по лагерю. Отец и сын вышли на каменистый берег священного для степняков озера. Так же молча они в четыре руки начали строить башенку для духа. Они не знали, чей дух из родичей придёт на их призыв, но знали, что башня должна быть устойчивой, потому что духи бывают буйными. И если башня не удержится, то и совета никакого не будет: дух отлетит.

Угрюмое сопение Кизмена и упорное молчание Акчая не мешали им сноровисто возводить башенку. Затем Кизмен встал на колени и коротко произнёс:

– Приди, родич, ом!

Мгновение ничего не происходило, но затем ощутимо похолодало, над озером сгустился туман, и из него выплыла фигура высокого мощного степняка на коне. (Степняков-вождей хоронили вместе с конём и вооружением).

– Даран?! Первый вождь степняков?!

– Как посмели вы, ничтожные, осквернить святое место кровью и раздором?! На этом месте прошёл первый бой за звание вождя, и я выиграл его! С тех пор каждый год этот бой повторяется. А вы вымазали это место грязью! Глупцы! Акчай с этого момента ты не муж Гюзель, я разрываю ваш брак. Гюзель нельзя делать ничьей женой. У неё чёрное сердце. Лишить её памяти – это правильно, но мало. Не было у нас в степи никогда тюрем и монастырей, но придётся что-то похожее завести. Кизмен, на землях Горгуда есть пещера, вокруг неё – небольшое плато со скудной растительностью. Вот там ей место. Лишите памяти, оставите ей пару овец и мешок зерна. Через год приедете и проверите. Уйти оттуда сама она не сможет без магии: плато окружает глубокий каньон с отвесными стенами. Дальше дело её духов-покровителей: или помогут выжить, или забудут о ней. И, Кизмен, верни Биби в свою юрту. Она даёт тебе мудрые советы, стань ей на самом деле мужем и защитником. Хватит уже выбирать стерв. Ты разочаровал меня, потомок, но я надеюсь на твоё просветление.

Исправь свои ошибки, Кизмен, иначе наша степь покроется чужими городами, наш народ смешается с другими и перестанет быть самим собой. Наши песни, наши танцы и наши обычаи останутся в прошлом и забудутся. Чтобы этого не случилось, степное государство должно стать сильным. Ты хорошо начал, Кизмен, сумев сплотить народ вокруг себя, поэтому я не лишаю тебя власти, но тебе не хватает гибкости и дальновидности. Они есть у твоей жены Биби. Используй это с умом.

Неясный контур Дарана слился с туманом над озером, свет, поселившийся на время в башенке, погас. Последние слова Дарана прозвучали уже глухо и неразборчиво. Кизмен поднял голову, провожая силуэт предка. По его вискам ручьями стекал пот, губы и щёки побелели от напряжения, а пальцы сильных рук сейчас буквально ходили ходуном.

Он отёр лицо ладонями и медленно поднялся с колен. Всё время монолога Дарана он