– Все понимаю, – Волюшка взяла табурет, села рядом, – монастырь, соперница, побег. Но почему бы не обратиться за помощью к жениху? Он знатен, богат и красив. От него–то зачем прятаться? Неужели не отстоит свою невесту?

– Он еще хуже. Властолюбец. Запрет в своем замке, как в тюрьме. Фельстану из–за знатного имени от меня только наследник нужен.

– Нет, все равно не понимаю, – мотнула головой Волюшка. – Разве жена не обязана рожать детей, быть при муже, особенно при таком? Любая бы с радостью согласилась.

– Стерпится–слюбится, да? – я обиженно надула губы. – А если не стерпится и не слюбится?

– Странная ты. Любви даже у наших бесстыдниц нет, а уж у кого воли больше, чем у них, – не унималась Волюшка. – Мне батя сказал, что пора, и в тринадцать я была сосватана, а в шестнадцать первенца качала. И думать не думала, чтобы возразить или того хуже – убежать. Доля женская такая: что старший в семье решит, то безропотно принять нужно.

– А где они сейчас? Твои муж и дети?

Судя по возрасту Волюшки, ее отпрыски должны быть подростками, если не старше.

– Нет никого. Ни мужа, ни деточек. Померли.

– Прости, – я закрыла рот пальцами.

– Ничего. Мне уже не больно. Грусть в сердце. Если вспоминаются, то мгновения счастья, которые в сиюминутной суете не ценились. Вот ты говоришь, не стерпится и не слюбится, а если наоборот? Вдруг ты свое счастье отталкиваешь? В первые дни я мужа боялась, он был гораздо старше меня. Холодела вся, когда Макил ко мне прикасался, а теперь вспоминаю, как жарко целовал, как на руках носил. Сначала меня, а позже, когда от родов большой сделалась, наших детишек. Одного на плечи посадит, второй на руке повиснет, а третий на ноге пристроится. И все смеются, – Волюшка зло смахнула набежавшую слезу. – В тот год мор сильно лютовал. Хорошо, если из большой деревни десяток людей выживал.

– Как страшно все…

– А ты разве не помнишь черный мор? – Шаманта сузила глаза, ища в моем лице признаки лжи. – Не так уж много лет прошло.

– Не помню. Я много чего не помню, – я ухватилась за придуманную с Кондом легенду. – Три года назад заново говорить училась. А память так и не вернулась. Меня дальние родственники в монастыре нашли, они же решили, что пора замуж.

– Тем более должна родных слушаться. Они сироте зла не пожелают. Еще повезло, что они не из нищих.

– Оставь ее. Говорит же, сильная соперница есть. Такая разговорами не обойдется. Изведет по тихому. Хорошо, что ты спряталась за маской ордена Света и Тьмы. Если близко ни с кем, кроме нас, не сходиться, не догадаются. И не переживай, такой павлин, как твой жених, долго в армии не задержится. Пусть даже для розыска явился, уедет не солоно хлебавши. Не было его невесты здесь и никогда и не будет.

– Спасибо, – я полезла за кошелем, но мою руку перехватили. – Я всего лишь хотела отблагодарить…

– Сострадание – это все, что у нас осталось. И мы им дорожим. Запомни, Лохушка, – Волюшка сделала ударение на первый слог. И получилось очень ласково. ЛОхушка.

– Простите, – от неловкости, что вынуждена продолжать врать, я смяла в кулаке рясу. Я бы открыла подругам, что мое имя Адель Корви, только кому от этого сделается легче? Неизвестно, как они поведут себя, когда начнется дознание, а от меня ниточка может привести к Конду, чего никак нельзя допустить. Да и это имя не настоящее. Я Аня. Аня Кротова. Я повторяю собственное имя чуть ли не ежедневно, чтобы не забыть, кто я и откуда. – Зовите меня лучше Доном.

– Скажи, ты на самом деле болеешь или специально делаешь голос грубым? – полюбопытствовала Волюшка, ссыпая очистки в ведро – их позже отнесут свиньям.

– Специально, – я достала из кармана фигурку Святой девы. – Достаточно вдохнуть, чтобы он изменился.

– Ну–ка, дай попробовать, – Волюшка выхватила из моих рук статуэтку и, откупорив ее, прижалась к отверстию губами. Несмело вдохнув, в ужасе заорала: – Ой, тварь, как жжется!

Но кричала она не своим голосом, что был достаточно мелодичным, а басом заболевшего мужика. От неожиданности кухарка запечатал рот ладонями.

– И как долго отрава действует? – поинтересовалась Шаманта, поднимая с земли брошенную подругой Святую деву.

– К полудню отпустит, – я больше переживала, не разбился ли мой «флакон», но не обнаружив на статуэтке повреждений, быстро убрала в карман.

– Бедняжка, как же ты терпишь? – пробасила Волюшка, и мы рассмеялись. Уж больно не вязался образ красивой, пусть и немолодой женщины, с ее нынешним голосом.

Пока мы держались за животы, Фельстан и Иллиса о чем–то договорились Они направились неспешным шагом к реке, чем я и воспользовалась, чтобы пробраться к себе. Попрощавшись с подругами, я напомнила им, что ко мне лучше обращаться как к мужчине и звать Доном, чтобы случайно не проговориться.

Закрывая дверь на щеколду, я вздохнула. Очень хотелось верить, что сын дядюшки Джовира здесь оказался случайно, Конд не пойман, а я и дальше могу числиться хронистом.

Чтобы выгнать тревожные мысли, решила взяться за дело.

Рассортировала бумаги, убрав из ящика исписанные рукой братца, разложила перед собой черновики и, убедившись, что не все чернило пролито, обмакнула в него перо. Но упавшая на чистую страницу клякса заставила задуматься. Рассеяно превратив ее в цветок, я вывела рядом сакральное «Что делать?». Мне никогда не приходилось читать мемуары или рукописи старых времен, а та манера изложения, которую избрал Конд – победитель заумного конкурса, категорически не понравилась Их Светлости.

Я подперла скулу кулаком и уставилась в окно. Панорама открывалась так себе. Я ее уже видела: притулившиеся на заднем дворе телеги, повозки и неуместная карета.

Почему–то подумалось, что герцог, хоть и относится к высшему сословию, кареты не любит. Не его это. У него крепкий конь, доспехи без вычурности, шлем как ведро, добротные, но далеко не новые сапоги.

– Он любит все простое, удобное, – шепотом произнесла я, – и именно поэтому ему не понравился витиеватый слог Конда.

И со всей очевидностью сделалось понятно, что писать следует без помпезности, просто, как мы пишем письма близким людям, перед которыми не стесняемся неспешного, даже пустого повествования, зная, что любая деталь письма будет прочитана с интересом. И с улыбкой на губах. Ведь эта весточка свидетельствует, что у твоей кровинки все хорошо.

«25 дня месяца спелень.

Армия герцога Э остановилась в предгорном селении Бугор, чтобы соединить силы кавалерии с отрядом копейщиков и ушедшими в Зохань обережниками. В ожидании встречи командующий задался целью извести тварь, напавшую на обоз. Увох унес жизни десятерых прачек».

Я покусала кончик пера и смело дописала:

«Прекрасные труженицы не должны оставаться безликими. Погибшие женщины верно служили армии и родине, поэтому хроники запомнят их имена».