– Их увели за реку. Там поставили палатки и шатры. Говорят, завтра явятся еще и лучники, – к Волюшке уже вернулся прежний голос. Ей, бедняжке, чтобы не распугать народ, пришлось молчать чуть ли не до самого вечера.

– И вы будете готовить на всю ораву?

– Только сегодня. С лучниками прибудет еще один обоз с кухней и прачками, – Шаманта подула на ложку, которой зачерпнула кипящее варево. – Нам в помощь.

– Я вот никак не могу понять, как устроена армия. Почему мы ждем то одних, то других? Почему бы не собрать всех заранее, чтобы не терять время? Мы больше похожи на странствующий табор, чем на армию.

– Наше дело черпаком махать, – Волюшка рукавом вытерла вспотевший лоб, – а об устройстве лучше кого–нибудь из рыцарей спроси. Ой!

Я обернулась. За нами, сложив руки за спиной, стоял дюк Э. Кухарки быстро присели в приветствии. Я тоже было присела, но потом, вспомнив, что прикидываюсь монахом, быстро перестроилась. Получилось неловко, будто я на ровном месте споткнулась, но хорошо хоть полы рясы руками не растянула.

– Дон, ты мне нужен, – сказал герцог и тут же пошел прочь. Я побежала за ним, мысленно перебирая в уме наши пустые разговоры. Не ляпнули ли чего лишнего?

Их Светлость довел меня до моей же комнаты, дернул за ручку двери и сделал приглашающий жест рукой. На столе меня ждал ящик с бумагами.

– Займись делом, – не заходя, приказал герцог и закрыл дверь.

Вот еще! За мной бабушка так не смотрела, как он. Хотелось выскочить в коридор и накричать, что он, гад такой, ошибся – я вовсе не болталась без дела, а собирала материал для хроник, а заодно готовила чернила. И хлопнуть этими чернилами об пол. Пусть бы испачкались его распрекрасные сапоги.

В раздражении я резко распахнула крышку бюро и оторопело уставилась на лежащий сверху листок. Это был все тот же портрет, нарисованный Кондом, но теперь под ним размашистым почерком были дописаны два слова, заставившие меня забыть все ругательства. «Адель Корви».

Кровь прилила к моему лицу.

Что это? Как герцог догадался, что инициалы А.К. означают это имя? Как он вообще связал портрет неизвестной девушки с опальной принцессой? Ну, то, что он никогда не видел оригинал, то есть истинную Адель, сомневаться не приходилось. Неужели раскусил меня? Но как? Под черно–белой маской я сама себя не узнаю. И более того, со мной, простой российской девчонкой, никак нельзя связать Адель Корви.

«Так. Успокойся. Герцог не видел твоего лица, а решил, что нарисована Адель Корви лишь потому, что заметил похожие инициалы. Разговор с Фельстаном мог подтолкнуть Их Светлость к этой мысли».

Ой, а что, если герцог поделится своей догадкой с лордом Корви–Дуг?

От череды неразрешимых вопросов разболелась голова. Я упала на кровать и свернулась калачиком, но кипящая во мне энергия не позволила лежать. Я вскочила и начала метаться по комнате. Что делать? Однозначно – бежать! Но куда? В горы нельзя, я их не знаю, а единственная более менее известная дорога лежит через мост.

Я села. Мысленно представляя весы, на одной чаше которых дикие горы, где я непременно заблужусь, сорвусь со скалы или замерзну, на другой – мост, под которым сидит увох. Но миновав его, я не сгину, а попаду в цивилизацию, где за деньги можно купить еду и кров. Пусть этим путем идти страшно, но если двигаться, как мышь, то велика вероятность, что увох меня не услышит. А в хрониках появится еще одно имя – трусливого монаха Дона, вздумавшего оставить службу и герцога. Все по плану, придуманному Кондом. Разве не так?

Страх сосал под ложечкой и подбрасывал все новые варианты выхода из тупика. Например, вообще ничего не предпринимать. Сделать вид, что ничего не произошло. Ну написал дюк Э на портрете какое–то имя. И что? Я его знать не знаю и никогда не слышала.

От муторной череды фантазий отрезвила боль. В волнении я так искусала ноготь большого пальца, что догрызлась до мяса.

– Все, успокойся, возьми себя в руки. Правильно герцог сказал, займись делом.

Я вновь полезла в бюро, где меня ждало еще одно открытие: почти на каждом исписанном мной листочке стояли пометки, сделанные рукой герцога.

Там, где я оставила место для перечисления погибших прачек, имена уже стояли, а ниже следовало дополнение, что решением Их Светлости герцога Эльбера Фейсон Эривердского, каждой семье будет отправлена денежная помощь из его личных средств.

«Армия и Родина не забудут тех, кто им верно служил», – дописал он.

Я мысленно поставила еще один плюсик к светлому образу полководца.

На странице, где я рассказывала о шлеме, волшебным способом берегущем его владельцев, обнаружилась пометка–приказ: «Хочу посмотреть. Принесите мне его».

А в том месте, где я описывала разнузданную «вечеринку» армии и возмущалась пренебрежительным отношением к представителю церкви, герцог и вовсе не был кратким и сделал пространное пояснение:

«Я считаю, что воинам иногда полезно расслабиться и вновь почувствовать вкус к жизни. Пережитый ими ужас и неизвестность, что ждет впереди, не делают их сильнее. Праздник, пусть и надуманный, приводит в порядок душевное равновесие и вымывает фатальные мысли, к коим я отношу «Мы все умрем!». Помимо этого, я считаю благотворным общение в свободной обстановке, когда формируются дружеские связи и привязанности. Они работают на сплочение армии.

А что касается священнослужителей, то хотелось бы кое–что пояснить. Обитатели мыслящего мира, как правило, делятся на три сословия: молящихся, воюющих и трудящихся. Армия представляет собой уменьшенную модель общества. Вам выпала честь представлять молящихся. И вот тут я вижу проблему. Подумайте, может быть, вам приходится нелегко вовсе не из–за того, что солдаты грубы и не чтят бога? Пусть не каждый из них наделен большим умом и тонкой душевной организацией, но почувствовать ложь, прячущуюся за одеянием монаха, они способны. А ложь никогда не вызывает уважения».

– Боже! Ложь под рясой! Он меня раскусил!

Мои руки затряслись, и бумаги посыпались на пол. Я была в панике. Моя тонкая душевная организация не выдержала, и я принялась лихорадочно собирать свои вещи.

«Бежать! Бежать!» – стучало в моем мозгу.

Напихала в наплечную суму все то, что могло пригодиться мне как женщине, а не как монаху. План побега все четче вырисовывался в мозгу: забрать осла, обмотать его копыта тряпками (видела в фильме, как цыгане воруют лошадей), под покровом темноты проскользнуть мост, а далее держать путь в сторону Зохана, где меня никто и никогда не видел.

Остановлюсь на тракте в каком–нибудь заведении вроде «Хромой утки» и затаюсь. Смыв краску и переодевшись, я снова сделаюсь женщиной. Незнакомкой. Потом с оказией отправлю записку настоятельнице. При разумных тратах денег хватит до тех пор, пока от Конда не поступит сообщение, что делать дальше.

Не знаю, хорош ли был придуманный мною план, но я свято верила, что справлюсь. Главное, не забыть бросить на мосту плащ монаха. Пусть думают, что меня прикончил увох.