Переход ото дня к ночи мгновенен, сумерек почти нет, ни утренних, ни вечерних. Только что был день, и уже ночь. Черная и непрозрачная до такой степени, что теряется чувство реальности и накатывает такое страшное одиночество… космическое! Холод до озноба. Вой и тявканье лисиц… Я видела их, они были маленькие, голодные и злые. И скорпионы… Я помню, как закричала, заметив одного на кошме, случайно, еще миг, и я бы улеглась… Мерзость, мерзость!

Конец мира. Не веришь, что завтра новый день. Алмазные россыпи звезд, протяни руку и хватай. Чужие звезды до самого горизонта. Андрей показывал и называл некоторые… Альфа Центавра. Центавр… это кентавр? Мириады… Мириады мириад, и наша планета всего-навсего одна из них. Затерянная маленькая планетка по имени Земля… А как на греческом? Или на латыни? По имени какого-нибудь бога? Богини Земли – Гея и Телуза, а планета? Андрей сказал: Терра матер. Просто мать Земля…

Здесь, как нигде, понимаешь, насколько Вселенная бесконечна, а человек одинок. Я видела черные тени… Призраки? Андрей говорит, духи пустыни… Шутит или правда верит? С ним никогда не знаешь…

…Я стала слышать родник. Вдруг. Внезапно. Студентами мы выезжали на этюды в Сиднев, сельцо на берегу Снови. Пышная зелень, бескрайние луга, родник в деревянном ложе. Ледяная вода… Я словно вижу резвую струю, опускаю руки, набираю, пью из пригоршни, умываюсь… Немолчный плеск, журчание, заросли цветущей бузины – горько-сладкий запах цветков, земля усыпана лепестками, как снегом… На губах ледяная вода, в ушах журчание, перед глазами струя, бегущая вдоль позеленевшего деревянного желоба, из-под горы, тыщи лет уже, ни на миг не останавливаясь… Журчание, плеск, ледяной вкус… журчание, плеск… Я чувствую жжение в глазах…

…Свист ветра, мелкий песок. Великий шелковый путь, отдых в пути – оазис Маргуш. Громадные вьюки с китайской фарфоровой посудой: вазами, чашами, бокалами, блюдами. Это из Китая. В Западной Европе за китайский фарфор платят большие деньги. Считается, что фарфоровый бокал может уберечь своего владельца от яда. Везут драгоценные камни, бумагу, порох, изделия из китайского лака. Однажды привезли чай…

…Из Средней Азии в Китай гонят табуны лошадей, оружие, хлопчатобумажные ткани, драгоценные металлы. Отсюда завезли в Китай виноград, фасоль, гранат…

…С караванами на Запад и на Восток по Великому шелковому пути идут торговые люди, искатели приключений и легкой наживы, путешественники и ученые, ремесленники и земледельцы в поисках лучшей доли…

Города строились у воды. Река Мургаб, оазис Маргуш… Была вода, был город. Великий шелковый путь, караван-сарай, отдых в пути. Вода, город, торговля; горшечники, кузнецы, кожевники; торговые ряды, крики торговцев, звон монет; чад печей, запах лепешек и жареного мяса; рев верблюдов, мулы, лошади; танцовщицы и музыка для услаждения гостей – купцов, погонщиков, охраны.

Где вода, там жизнь! Однажды вода ушла за одну ночь. Злая сила – джинн или сам дьявол – увела воду внутрь земли. Жители города ждали, что вода вернется, боясь поверить в случившееся. Ил оставался влажным еще несколько дней. Люди стояли на берегу, с надеждой всматриваясь в трескающуюся на глазах почву, а потом начался исход. Бегство. Паника. Поспешные сборы, крики, стон и плач людей, рев животных…

Город опустел. Пустые стены, пустые дома. Свист ветра. Брошенные в спешке мешки, утварь, бронза, одеяла… Конец. Вода ушла, и умер славный город Маргуш. Стал зарастать блеклой травой и чахлыми цветочками весной, превратился в прибежище лисиц, волков и скорпионов; стал медленно и неумолимо погружаться в песок… И так столетие за столетием.

Побежали трещины по саманным стенам, пошатнулись они и рассыпались во прах; летело время, сглаживая и уничтожая следы, на тысячелетия укрыв в песке творение рук человеческих – славный город Маргуш. Как и не было никогда.

А может, это были кочевники… Набежали, ограбили и сожгли. Кто теперь скажет? Даже места не осталось, одна лишь строчка не то на глиняной табличке, не то еще где-то.

Sic transit…

Наша маленькая группа искателей приключений… Страстный фанатичный лидер Андрей Княжицкий…

Андрей… Андрей поразительно много знал и поразительно многим интересовался. История… конечно! Философия, теология, математика, химия… Он часто говорил, что если бы имел счастье появиться на свет в Средневековье, то стал бы астрономом, алхимиком и лекарем. Он любил играть с цифрами, его увлекала нумерология. Вот чего я не понимала: зачем? Он терпеливо объяснял, а меня не покидало чувство, что он шутит. Не дано, говорил он, с улыбкой глядя на меня. Ты слишком прямолинейна. Мистика – не твое. В числах мистики больше, чем ты можешь себе представить. Слушай.

Один – священное число Творца. Семя творца, в котором весь мир. Он загибал мизинец. Два – гармония и равновесие души и тела. Безымянный палец. Три – самое священное из всех чисел, символ Божественного триединства и спасения. Средний палец. Четыре – все измерения человеческого существования: длина, ширина, высота и время, а еще четыре стихии, четыре стороны света и четыре Евангелия. Указательный. Пять – знак дьявола. Пентаграмма, или пятиугольник – знак Князя Тьмы и его пяти сфер. Большой палец. Шесть – символ всех творений Создателя, дни Созидания, гармония стихий и человеческая душа. Мизинец правой руки. Священное число семь. Семь даров Духа и семь небес. Восемь! Нарисуй его в воздухе. Бесконечно долго, не отрывая руки… Девять – высшее из всех чисел, делимое только на три, самое священное из всех, неуязвимое ни для чего, кроме как для Божественного Триединства. Да будет тебе известно, что все архитекторы, строившие самые большие соборы, экспериментировали в своих расчетах с девяткой. Умножь девять на любое число, и ты получишь число, при сложении снова дающее девять.

Как это, спрашивала я. Знаю я этот фокус, фыркал Святик. Володя молчал и смотрел на меня. Докажи, говорила я. Смотри, говорил Святик. Девять на пять – сорок пять, согласна? Я кивала. А теперь прибавь четыре к пяти и получишь… что? Девять! То-то. Случайность, настаивала я. Он пожимал плечами: женщина, что с нее возьмешь! Сейчас проверю, подожди, говорила я. Шесть на девять… пятьдесят четыре. Пять и четыре… девять. Не может быть, не соглашалась я. Это подстроено. Фокус! Володя! Нас двое против тех двоих. Ты понимаешь, в чем тут дело? Он пожимал плечами. Он был далек от мира науки, книг и математики, и речь его была речью простолюдина. Он был прост и надежен, единственный из нашей компании, кто умел разжечь костер и выбрать место для лагеря. Единственный, кто воевал. Иногда я смотрела на его насупленное лицо и сноровистые руки и думала: скольких он убил? Из винта… как он однажды выразился. Или голыми руками. Он был не наш. Он был из непонятного и пугающего мира народа. И у него было оружие – наган. У Андрея тоже было оружие – маленький и блестящий, похожий на игрушечный, револьвер, и он даже тренировался в стрельбе, но выглядело это несерьезно, по-детски…

Даже аферист и жулик Святик был в большей мере наш, чем Володя. Святик терся около нас, примазывался, играл своего. Володя же бы сам по себе. Он молчал, держался особняком, и было в нем удивительное достоинство… Я разглядывала его украдкой, с любопытством, и думала, что и на плаху он взошел бы так же деловито и спокойно, как разжигает костер… Я знала, почему он пошел с нами. Из-за меня. Он любил меня, но ни словом, ни жестом не давал понять этого. Только смотрел и ничего более. Святик однажды перехватил его взгляд и позволил себе шутку… Володя глянул – смех застыл на губах Святика, и он замолчал. Шуток Володя тоже не понимал…