– У нас есть коньяк, – решив пойти с незваной гостьей на мировую, предложила Мона. – Можем выпить за вашего жениха… За упокой.

Девушки потянулись из гостиной в кухню. Доротея достала из буфета еще одну рюмку и разлила коньяк.

– Вам не страшно одной? – спросила Людмила Жако, поднимая рюмку. – Тупиковая улица, темно… Мало ли.

– Ага, я тоже так считаю, – встрепенулась Мона, – а вдруг он вернется? В смысле убийца. Я приглашала Илону, и Доротея… Кстати, я Мона, это Доротея. Но Илона отказалась.

– Я бы здесь не смогла, – ужаснулась Людмила. – А вдруг он действительно вернется?

– Сегодня ты здесь не останешься, – решила Доротея. – Переночуешь у меня.

– Не знаю… – Илона чувствовала себя такой уставшей. – Я уже ничего не боюсь.

– Ну, за упокой раба божьего Николая! Пусть земля ему пухом. Давайте, девочки! Не чокаемся.

– А что за картину украли? – выпив, сочла нужным поинтересоваться Людмила.

– Автопортрет прабабушки.

– Ценный? Кто была ваша прабабушка?

– Девочки, закусывайте! – призвала Доротея. – Давайте на «ты», а то выкаем… как чужие!

– Не очень ценный, – сказала Илона. – Прабабушка Елена была художницей. Книжки иллюстрировала в основном. Ума не приложу, кому он мог понадобиться.

– Может, они перепутали? – предположила Людмила. – Думали, что ценный.

– Вряд ли, обычный портрет. Прабабушка сидит в кресле, акварель. Чуть не сто лет, выгорела от времени. Я даже не сразу заметила, что он исчез. Потом нашла за пианино раму. Портрет пропал, а рама осталась. Они вытащили ее из рамы… в смысле, наверное, убийца. А ваш жених… он кто?

– По антиквариату? – спросила Мона.

– Нет, что вы! Он следователь, работал в полиции.

– Следователь? – поразилась Мона. – Что же это получается? Он выследил убийцу, вошел за ним в дом, а тот заметил и убил! А потом забрал картину и…

– Зачем? – закричала Илона. – Картину зачем?

– Может, там была какая-то надпись, – предположила Людмила.

– Ага, где клад зарыт. Ничего там не было, только дата, тысяча девятьсот тридцать пятый, по-моему.

– Может, кресло ценное? Где оно сейчас?

– Кресло? Обычное кресло. Не трон же. Все бабушкины вещи и мебель на чердаке. Письма, наброски, книжки на французском, даже украшения и старинные кружева. Бабушка Аня собиралась разобрать, да все руки не доходили. А я… – Илона махнула рукой. – Выбросить все равно не смогу, жалко, а тратить время не хочется.

– Может, картина исчезла давно? – в очередной раз усомнилось в правдивости Илониной истории Мона. – А ты не заметила.

Илона пожала плечами:

– Может. А вы… ты откуда? – Она посмотрела на Людмилу.

– Из Зареченска. До сих пор не могу прийти в себя. Знала бы, ни за что бы не отпустила…

– А кто этот друг? Может, он что-то знает?

– Понятия не имею. Коля все время ждал звонка. Сказал, друга зовут Виктор. Если честно, я не поверила – он так страшно нервничал. Знаете, нам, женщинам, всюду чудится измена. Думаю, точно, баба! Коля был сам не свой. А потом вообще исчез. Я в полицию, меня ведут к майору Мельнику, и он меня как обухом по голове…

– А если позвонить этому другу? – снова блеснула смекалкой Мона. – В мобильнике должен быть номер.

– Колин мобильник исчез. Знаете, до сих пор не могу поверить… Все время думаю, это не со мной, я сейчас проснусь… все такое. Я не знаю, что мне теперь делать… Честное слово! И уехать не могу, не разрешают. Я ненавижу этот город! Скорей бы уже его поймали…

– А может, это Виктор? – не отставала Мона. – В смысле, убил? Заманил и убил.

– А я при чем? Почему ко мне заманил? – закричала Илона. – Почему именно ко мне? Я не знаю никакого Виктора! У меня в доме убили чужого человека, и все так смотрят, будто это я его убила. И отпечатки пальцев… – Она всхлипнула. – Слава богу, на работе еще не знают. Как теперь с этим жить?

– Успокойся, – Доротее было очень жалко подругу. – Слезами горю не поможешь. Давайте еще по рюмочке! Что случилось, то случилось. Жизнь все равно продолжается. Знаешь, Людмила…

– Можно Мила.

– Ага. Знаешь, мы дружим уже лет двадцать пять, если не больше, еще со школы. Илона работает в музее, я в архиве, Мона тренер. А вы… ты… Дай, угадаю! Менеджер в пятизвездочной гостинице.

– Я модель, снимаюсь в «Арс мода».

– Модель? – поразилась Мона. – Настоящая модель? А что такое «Арс мода»? Дом моделей? У вас в Зареченске?

– Это такой журнал, выходит в Чехии. У меня есть последний номер, я подарю. Знаете, между нами, я страшно боялась сюда идти, – призналась Людмила. – Чувствую, нужно, но не могу. Потом заставила себя…

– Ты правильно сделала, что пришла, – подтвердила Доротея. – Зачем же мучиться, всегда лучше выяснить.

– Теперь хоть что-то прояснилось, – поддакнула Доротее Мона. – Между твоим Колей и Илоной ничего не было. У нее был Владик, правда, он ушел. Уму непостижимо, они были такой хорошей парой… Чего им, спрашивается, надо, этим мужикам? Взял и ушел, причем не сказал ни слова. Вообще-то я давно говорила…

– Мона, Миле не интересно про Владика, – осадила Доротея. – Девочки, давайте еще по одной. Мона, будешь?

– Чуть-чуть, – подумав, неожиданно спохватилась Мона. – Я вообще-то не пью, у меня режим.

…Короче говоря, Мила оказалась славной девушкой, даром, что моделька. Скромная, приятная, без этих самых «я тут самая красивая и умная, а вы никто»! Ей было плохо, и девушкам хотелось ее поддержать. Илона даже забыла о своих проблемах. Они обсудили отношения мужчин и женщин, городские матримониальные возможности и даже коснулись международной политики, как же без политики. Через полтора часа примерно гостья засобиралась к себе в гостиницу.

– Илон, ты ночуешь у меня, – твердо сказала Доротея. – Я тебя здесь не оставлю. Мона, вызывай такси.

– Мне в «Братиславу». Забросите по дороге? – попросила Мила.

Доротея присела на стул около койки, где лежал ее босс Мотя, Матвей Ильич, бледный, слабый и не похожий на себя.

– Ты как? Получше? – участливо поинтересовалась Доротея.

– Хорошо. У тебя приятные духи, сладкие.

– Мне тоже нравятся. Я принесла бульон и сок, будешь?

– Потом. Не хочется.

– Если хочешь поправиться, тебе нужны силы, – подбавила в голос строгости Доротея.

Матвей Ильич взял ее руку, поднес к губам.

– Тебе вредно волноваться, – заметила Доротея, отнимая руку. – Я налью бульону, чуть-чуть.

– Ты всегда меня волновала, – взялся за старое Матвей Ильич. – Ты красивая, Доротея. Ты необыкновенная. Даже имя твое необыкновенное.