Нет, это была совсем не та фотография, где раздраженныйголый Разлогов с красавицей на переднем плане, не дававшая Глафире покоя!

На этой красавица в одиночестве сидела с ногами вбелоснежном пушистом кресле. Из одежды на красавице была только просторнаямужская рубаха, а из украшений – огромный бриллиант.

Глафира не поверила своим глазам.

Может, у нее в голове помутилось? Всерьез?!

Распроклятый журнал трепыхался у нее в руке. Она взяла его,чтобы вышвырнуть в помойку.

Должно быть, истерика – первая в жизни, загадывай желание! –пошла ей на пользу. Кисельной трухлявой вялости последних недель не осталось иследа.

Глафира вдруг, в одну секунду, вернулась в себя, вернуласьсобранной и умеющей думать, такой, какой она была всегда.

Ты очень умная, говорил ей когда-то Разлогов, и она знала,что это правда.

– Ну? – Прохоров потянул у нее из пальцев журнал, отдаватькоторый было нельзя. – Мы же собираемся его выбросить! Да, Глашенька?

Он обнимал ее очень нежно, и они вдвоем продвигались кмусорному ведру, отчасти напоминающему топливный бак межпланетного корабля, каквсе в этом доме. Ведро сверкало полированным металлом и работало – ведроработало! – на сенсорных датчиках.

Андрей ни о чем не должен догадаться. Он тут совсем ни причем. И так она доставила ему много неприятностей, а он ни в чем не виноват.

Кое-как, в обнимку – расстроенный Прохоров и новая-старая,быстро обдумывающая свое положение Глафира – они добрались до ведра. Прохоровподнес руку, куполообразные створки раскрылись с тихим, но отчетливым жужжаниеми ам! – ведро проглотило журнал.

Глафира проводила журнал глазами, всхлипнула напоследок,повернулась и обняла Андрея. И носом потерлась о его шею. И посопела ему в ушко.

– Все хорошо? – Он потрогал ее шишку под волосами. – Прошло?

– Истерика – да, а шишка нет. Ты прости меня, Андрюша.

– Нечего прощать. Я все понимаю. Тебе… нелегко дались всеэти события.

– Нелегко, – эхом повторила Глафира. Если сейчас кто-нибудьпозвонит и он уйдет за телефоном, я смогу вытащить журнал. Незаметно и быстро.

– Только мне обидно, – продолжал ничего не подозревающийПрохоров, – что тебя так задела эта… разлоговская девица! Ну и что? Он что, былтвоим верным и любимым мужем, что ли?!

Вовсе не девица ее задела! Наплевать ей на девицу. НоПрохоров об этом не должен знать!

– Он не был моим любимым, – сказала Глафира, думая прожурнал, – но он был моим мужем, Андрюша! И мне… неприятно.

– Ну все, – Прохоров поцеловал ее в лоб. – Проехали. Пойдемгулять, а? Вот ты в последний раз когда просто так шаталась по Москве?

Глафира отстранилась немного и посмотрела ему в лицо.

– Никогда, – призналась она. – Честно! Никогда у меня небыло никаких романтических прогулок и свиданий. Из института я всегда летеладомой, и с работы тоже. Я же за городом жила, добиралась часа по два в однусторону! Метро, маршрутки, вся эта канитель. А потом Разлогов на мне женился, ивсе.

– Все, – повторил Прохоров. – Понятно. Значит, сегодня тыбудешь гулять по Москве с кавалером первый раз. Загадывай желание!

Они засмеялись.

Глафира думала, как ей добыть журнал.

– Андрюш, пока я буду собираться, посмотри в Интернетечто-нибудь про «Эксимер», а? А то я совсем оторвалась от жизни, ничего не знаю.

– Ну я и так все знаю! Рассказать?

– Ну конечно! – торопливо согласилась Глафира. – Но всеравно посмотри! По-моему, в «Новостях» говорили, что на заводе в Дикалевоначались какие-то выступления или забастовка, что ли!..

– Ну это не новость, Глаш. Дикалево – город вокругхимзавода. Химзавод встал, город, считай, умер. Вот тебе и все новости.

– Посмотри, а? – Глафира потянулась и поцеловала его. – Всеравно я быстро не соберусь.

Он вздохнул протяжным вздохом мужчины, который заранее инавсегда прощает любимой женщине все ее слабости. И покорился.

– Только ты постарайся все-таки собираться не два часа, а? Ато скоро уже стемнеет, и все гуляние пойдет насмарку.

Она довела его до дверей в кабинет – вот как запомнить, чтоэта дверь именно в кабинет?! – немного постояла, прислушиваясь, и бегомвернулась в кухню.

Некие пассы рукой, черт возьми, да что ж он не срабатывает,этот сенсорный датчик?! Наконец приглушенное, но отчетливое жужжание, икосмический купол открылся.

Глафира сунула руку внутрь. Ты лазишь по помойкам, ничуть неудивилась присутствующая на барной стойке кошка Дженнифер. Оно и видно. Глафиранащупала журнал, выдернула и не удержалась, взглянула. Как это может быть?!Откуда?! Но оно – есть. На фотографии видно совершенно ясно!

Купол помойного ведра с достоинством затворился.

Нужно быстро уходить, чтобы Прохоров ее здесь не застукал.Прямо сейчас, а то вся операция насмарку!

– Гла-аш! Глаша, у тебя телефон надрывается! Ты где?!

Сейчас он зайдет в спальню, поймет, что меня там нет, ивыйдет на кухню. А тут я с журналом, только что отправленным в мусорное ведро!

В одну секунду Глафира засунула журнал под халат иперетянулась поясом, туго-туго. Журнал шуршал и холодил бок.

– Глаша? Отзовись!

– Я здесь, Андрей! На кухне!

Глафира распахнула одну дверцу, потом другую…

Где же холодильник, мать его?! Как его найти, когда кругомодинаковый хром и никель, а также бериллий и ванадий?!

– Глаша? Ты же вроде одеваться пошла!

Когда он показался на пороге, Глафира невозмутимо доставалаиз холодильника бутылку с молоком. Кошка Дженнифер с недоумевающей физиономиейсвисала у нее с локтя.

Журнал шуршал и предательски ехал из-под халата.

– Дженнифер попросила молока, – объявила Глафира. – Я еекормлю.

Прохоров засмеялся, подошел, взял Дженнифер и прижал к себе,как младенца. Глафира локтем поправила журнал.

– Вы начинаете любить друг друга, – сказал Прохоров ипочесал Дженнифер за ушком. – Я рад. Давай я ей сам налью, а ты иди, одевайся!

– Спасибо, – пропищала Глафира фальшивым писком, потрепалане успевшую увернуться Дженнифер по голове и пошла в спальню.