– Всегда, – ответила Марина слишком поспешно.

Не следовало бы отвечать так быстро, но взять паузу она несмогла.

Она слишком хорошо помнила как раз тот день, когда ейвпервые не поверили!..

Разлогов однажды ей не поверил. И с тех пор не верил уже никогда.

Кажется, журналистка Олечка не поверила тоже – недаром онабыла «старой школы»! Она не поверила и увела интервью в привычное, безопасное искучное русло.

…Кого вам больше нравится играть, современных драматурговили классиков? Наших или западных? Кто из режиссеров представляется вамдостойным? Кто из актеров мог бы стать вашим партнером, если бы сейчас снимали«Анну Каренину» – вы же мечтали ее сыграть! И так далее, и тому подобное, и всеуже сто раз было!..

Марина говорила, шутила и становилась серьезной, а думалавсе время о том, что ей очень хочется в баню. И чтоб вода на камнях шипела, ичтоб распаренным веничком пахло, и чтоб от жара дух захватывало!

…А может, ту старуху, которую Марине предстоит играть,сделать похожей на Веру? С ее пучочком, суровыми складками вокруг бесцветноговысохшего рта, с ее длинными, как будто обезьяньими, натруженными руками, сненавистью к чужим и преданностью своим?.. Конечно, старуха должна быть ужасна,но и Вера не подарок! Надо подумать и присмотреться получше. Уж пучочек-то иманеру шаркать шлепанцами вполне можно перенять, вполне!

Тут журналистка Олечка добралась до сериалов и предложенийиграть одинаковых героинь, и Марина заклеймила и сериалы, и героинь, и уровенькультуры, так сказать, в целом.

Уровень, по ее мнению, неуклонно понижается, а вернее,стремительно падает. Количество никчемных фильмов увеличивается, а вернее,стремительно растет.

Вскоре все, все погибнет.

Иногда она говорила по-другому – вскоре все, все воскреснет,и русская культура поднимется из руин и пепла в сияющем золотом венце, и новыеДостоевские и Гоголи, Дягилевы и Нижинские, Репины и Брюлловы, Станиславские иТаировы украсят собой, как драгоценными самоцветными каменьями, этот самыйвенец… Иногда она так говорила, но сейчас ей было… лень. Если про венец,значит, надо приводить примеры новых Гоголей и Станиславских, а их так сразу ине приведешь!..

– Вы часто отказывались от ролей?

Марина пожала плечами и посмотрела исподлобья – как будто ейнеловко, но все же ответила:

– Постоянно. То, что мне предлагают, неинтересно и убого. Акогда неинтересно, то… зачем? Вот польский режиссер Тадеуш Стицинский предложилмне играть старуху. И это такая старуха, что я моментально согласилась! Атеперь часто думаю о ней, какая она! Как она подволакивает ногу, как чайприхлебывает, как сопит, когда выбирает кочан капусты на обед.

Марина точно знала, что именно подробности такого рода оченьценят журналистки «старой школы». Ценят и верят в них!..

– Я люблю роли, где нужно что-то придумывать! Жесты, детали,ну даже паузы, или вот, например, моя старуха засовывает носовой платок заобшлаг рукава, и мне кажется, что я вижу этот жест!

«Этот жест» Марина только что придумала. И не видела она егововсе, но придумано было отлично. Журналистка Олечка преисполниласьблагоговения.

Великая русская актриса еще некоторое время поводила ее занос, слегка повозилась с ней, окончательно влюбила в себя, а потом Олечка ейнадоела. Да и пора давно – баня стынет! И материал, судя по всему, выйдетотличный.

Марина уже почти свела затянувшуюся беседу к тому моменту,когда можно будет сказать освобожденно: «Огромное вам спасибо, умные ипрофессиональные журналисты – такая редкость!», как вдруг Олечка спросила проРазлогова.

Ничего особенного. Обыкновенный вопрос.

– С бывшим мужем, покойным Владимиром Разлоговым, выподдерживали отношения? Извините меня, Марина, но у нас же биография должнаскладываться, у нас журнал такой в этом смысле… интеллигентный, конечно, ноглавный редактор…

– Да ничего, ничего, – сказала Марина довольно холодно и кивнулаофицианту – подай-ка, братец, счет! – С Разлоговым нам удалось сохранитьхорошие, ровные отношения. Иногда это было непросто, все-таки он сильно менялюбил…

– А вы его? – вырвалось у Олечки.

– Ну и я его… когда-то любила.

– Он был богатым человеком?

– Понятия не имею, – отозвалась Марина безмятежно. – У меняон денег никогда не просил, а там… кто его знает?

– Марина, вы простите, ради бога, но у нас просто такполагается…

– Ничего, – еще понижая градус разговора, повторила Марина иподнялась.

Олечка вскочила следом, перепуганная и несчастная. Блокнотиксвалился на пол.

«Вот не буду я платить за твой чай, – мстительно подумалавеликая актриса. – Сама заплатишь! А место здесь ох недешевое!»

– Просто когда-то ходили слухи, что именно Владимир Разлоговспонсирует некоторые ваши спектакли, и, значит, его смерть для вас серьезнаяпотеря…

– Чушь, – выпалила разгневанная Марина. – Какая чушь!Олечка, дорогая, я уже много-много лет не нуждаюсь ни в каком спонсорстве! Да иникогда не нуждалась!

И сделала шаг от стола, оставив Олечку совершеннорастерянной и несчастной.

Официант осторожно и невесомо обнял Маринины плечи меховойдушегрейкой, но уходить вот так, напоследок поссорившись с журналисткой, былобы глупо.

Все усилия псу под хвост! Марина постояла, придерживаяруками меховые полы душегрейки, потом улыбнулась скользящей усталой улыбкой иповернулась к Олечке.

– Я никогда, – сказала она низким голосом, – не жалела, чтомы расстались! Но я всегда жалела Володю. Мы очень разные люди, и вместе намбыло худо, но ему без меня стало совсем… нехорошо.

– Вам не нравилась его вторая жена? – живо спросила Олечка,поверившая в прощение.

– Да нет же! Мне нет и никогда не было дела до его жен иподруг! А его я… жалела. И денег у него никогда не брала. – Она вдругзасмеялась. – Когда мы расстались, он зарабатывал не так много, но даже если быон зарабатывал в тысячу раз больше, все равно никаких денег не хватило бы,чтобы меня купить!

– Вы… сильный человек. – В голосе журналистки сквозиловосхищение.

– Терпеть не могу слабаков, – подхватила Марина.

– Вы имеете в виду Разлогова?

– Ну это не ко мне! – Марина опять засмеялась. – Про его силуи слабость лучше у нынешней супруги спросить. Или у любой из его подружек.