разрядили винтовки в окно, и еще два выстрела в дверь.

На дворе послышались стоны раненых, топот отбегавших от дома людей.

Григорий бросился открывать дверь, а Степан схватил за руку испуганного, плачущего Сашка. Они побежали вдоль высокой стены, стараясь незамеченными проскользнуть в заход каменоломни.

Перепуганный Сашко вырывался из руки Степана и, поблескивая оголившейся спиной, кричал:

— Мама! Мама!..

Дидовы, воспользовавшись паникой, успели вскочить в подземелье.

— Боже тебя сохрани, не упусти мальчика! — говорил Дидов брату Григорию. — Без него мы пропащие: заблудимся, подохнем с голоду.

На дворе началась стрельба. Белогвардейцы стреляли по хатенке и бросали бомбы в заходы.

Дидовы сидели за выступом и затаив дыхание следили за приближением солдат. Белые были совсем близко, их хорошо освещали пять фонарей, и они подвигались вперед, настороженно всматривались в непроницаемую тьму.

— Здесь никого нет, господин капитан! — проговорил молодой офицер. Эти слова были ясно слышны Дидовым.

Капитан не ответил, он твердо шагал по галерее.

Вдруг прогремели два выстрела.

— Держите их! — крикнул шедший впереди офицер и рухнул на каменный пол.

— Вперед! — крикнул другой офицер.

Из темноты снова грянули два выстрела, еще двое белых упали. Лампы погасли, беляки бросились бежать обратно.

Дидовы скрылись за выступом туннеля и уговаривали Сашка не плакать…

Когда взошло солнце, к хатенке подъехали две телеги. На одну положили двух раненых офицеров и молодого солдата, на другую — раненную в ногу Ульяну и ее сынишку Яшу.

Мать страшно кричала — не от боли в простреленной ноге, а оттого, что Лукашка, меньшой ее сынок, которого она вчера еще кормила белым хлебом, был убит.

Белые решили неотступно преследовать Дидовых: теперь для них было ясно, где они находятся. В конторе каменоломен взяли несколько фонарей. Человек десять смельчаков с винтовками наперевес стали спускаться вниз.

— Ну, держись, бандиты! — крикнул хмурый и злобный офицер.

— Покричите, — может, сдадутся, — посоветовал стоявший сверху, на краю отвеса, человек в штатском.

— Вперед! — скомандовал офицер.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Абдулла Эмир поднял на ноги все имение. Аню Березко искали везде — на обрывах и в скалах, в саду и сарае, — нигде не было девушки. Долго думал Абдулла о том, кто бы мог освободить ее.

«Кто-то из своих!» — догадывался он.

Абдулла не раз подходил к Мамбету и спрашивал его:

— Как ты думаешь, мой верный старик, какой человек мог это сделать?

— Не знаю, — отвечал Мамбет, принимая задумчивый вид и пожимая плечами. — Может быть, она сама ушла?

— Глупец! — сказал Абдулла. — Толчешь одно и то же. Замок-то снаружи сломан. Ты уж совсем глупым стал на старости лет. Позови мне Киричаева!

Киричаев пришел, приготовившись к допросу.

— А, явился! — ласково заговорил Абдулла. — Садись, поговорим о работе!

— Буду рад с тобой говорить, — взглянув в глаза хозяину, ответил Киричаев и сел на подушку. — Все, что ты от меня потребуешь, буду преданно исполнять.

Абдулла приложил к груди кончики пальцев и, наклонив голову, ответил:

— Благодарю за доброе слово.

И, помолчав, снова заговорил:

— Любезный мой Али, хорошо послужишь ты мне — хорошо вознагражу тебя. Помни, что хорошие дела не забываются. Твоя голова, по закону, должна быть отрублена, и ты знай, что ты опорочен перед мусульманским народом, который видит в тебе изменника, предателя его крови, его веры. Я взял тебя под защиту. Я наложил на себя черное пятно…

Киричаев тяжело вздохнул.

— Время впереди, все это искупится… Я хочу поручить тебе важное дело, — продолжал Абдулла. — Я назначаю тебя управляющим имением.

— Управляющим? — с трудом переводя дыхание, прошептал Киричаев.

— Да, управляющим.

— Я… не могу..

— Почему?

— Я плохо знаю грамоту. И… я недостоин…

— Я тебе верю.

Киричаев встал и робко поклонился.

— Спасибо, дорогой Абдулла Эмир, ты добрый человек. Я буду делать все, что в моих силах!

— Хорошо. Ты теперь должен объехать все деревни, все хутора и вернуть мое имущество. У всех крестьян забрать все мое. Ты должен выбросить из хуторов Кармыш и Мамат всех русских. Ты понял? Моя земля… Только татарская земля… Понял?

— Понял, — сказал Киричаев.

— Генерал Гагарин выдал мне двадцать винтовок для охраны имения. Ты получишь пять винтовок и пять человек. Имей в виду — на хуторах неспокойно… Может быть, тебе удастся напасть на след негодяя, который помог бежать дочке этого рыбака-разбойника. Схвати его!..

На другой день у Киричаева было все готово. Пять вооруженных батраков сидели на хороших оседланных лошадях, готовые тронуться в путь.

Абдулла Эмир крикнул с террасы:

— Али, подъезжай сюда!

Киричаев пришпорил горячую лошадь и подлетел к хозяину, черная бурка неслась за ним, как крылья большой черной птицы.

— Что скажешь, хозяин?

— Ни пощады, ни сожаления! Будь тверд, всегда думай, что ты имеешь дело с теми, кто разбил татарское царство и сел на твою кровную землю. Можешь ехать!

— Хорошо, — отрывисто бросил Киричаев.

Догнав отряд, он выехал вперед, опустил поводья, и лошадь, вытягивая тонкую шею, пошла тише.

Люди ехали попарно, разговаривали и лениво курили самодельные папиросы.

Кругом расстилалась серая, неприветливая степь. Чернели засеянные озимой пшеницей полоски. Крестьяне пахали. Кое-где виднелись брошенные телеги. Все это было для Киричаева таким знакомым и родным с детства.

Когда его отряд переехал горку и спускался вниз, к обрыву, Киричаев увидел влево большую татарскую деревню. Он задержал свою лошадь и, обернувшись, сказал пожилому всаднику, ехавшему за ним:

— Вот и Кагалча! Мы ее проедем на обратном пути.

Киричаев, опустив повод, поехал дальше, часто поглядывая на деревню. Там жила его Алиме, думы о которой не покидали его с тех пор, как он пришел с фронта.

…В конце тысяча девятьсот семнадцатого года, когда большевики боролись против Временного правительства, Киричаев случайно попал в гости к одному бедному татарину. Там собралось много знакомых, они слушали мурзака, приехавшего из Симферополя вооружать татар против большевиков и создавать Крымское независимое татарское государство.

После мурзака первым из фронтовиков выступил Али. Он и сейчас помнит, что не умел хорошо говорить, не мог сказать всего, что хотел, боялся оказаться смешным перед людьми, которые его знали как отчаянного наездника, смелого и ловкого борца на национальных праздниках.

— Нам, беднякам, не следует идти против большевиков, — говорил он. — Только большевики хотят сделать хорошее для нас, фронтовиков.

Когда гости ушли, Али долго сидел с хозяином. В комнату вошла девушка лет шестнадцати в надвинутой на лоб красненькой шапочке, на которой блестело с десяток позолоченных монет. Она была в зеленом бархатном костюме, расшитом на груди серебряной мишурой, в красненьких, шитых золотом туфлях.

— Алиме! — сказал ей отец, желая предупредить, что в комнате